– Или вот: «В комнату влетел свежий ветер. Из-за славянского шкафа вышла костлявая. Средиземский завизжал. Смерть рубанула его косой, и граф умер со счастливой улыбкой на синих губах».
Ангел помолчал минутку, давая Арсению подумать над прочитанным.
– Но отсмеявшись и встав на самом краю, вы замираете с трепещущим сердцем, как – уже?! И в ужасе цепляясь немеющими руками за предсмертную простыню, напряжённо глядите туда, куда нельзя проникнуть взором – что ТАМ?!
Ангел вытянул руку с книгой, и книга исчезла. Но вместо неё тут же появилась другая. Открыв её, как показалось Арсению, наугад, Ангел принялся читать:
– «Кто там? – спроси он дрогнувшим голосом… То был некто, обладающий способностью проникать сквозь стены, не прикасаясь к замкам. А когда он пригляделся, то увидел, что это была смерть…
– Погоди смерть! Ещё не настал мой час. Я должен умереть во сне, в полутьме своего кабинета, как предсказала мне в незапамятные времена слепая гадалка…
Но смерть отвечала: «Нет, генерал. Это произойдёт здесь, сейчас! Вы умрёте босой, в одежде нищего, которая на вас…» И он умер так, как сказала смерть, умер тогда, когда меньше всего хотел этого, когда после стольких лет бесплодных иллюзий и самообмана стал догадываться, что люди не живут, а существуют, чёрт подери, что самой долгой и деятельной жизни хватает лишь на то, чтобы научиться жить – в самом конце!»
Ангел кашлянул, выводя Арсения из состояния завороженности:
– Ты читал это – Габриэль Гарсиа Маркес, «Осень патриарха». Но что ты думал, читая это? Понимал ли, что читаешь? И что теперь думает об этом сам Маркес ТАМ? Как считаешь?
Что он думает? Как раз в те дни, в советские ещё времена, когда Арсений читал эту вещь, приятель рассказал ему о своём начальнике. Начальник – Очень Большой Человек – умирал. Неизлечимая болезнь. У постели семья, друзья, сослуживцы. За спиной полная трудов и заслуженных наград жизнь. Впереди… Несгибаемый коммунист, правоверный атеист вдруг жутко испугался смерти. И чем больше вокруг него хлопотали, тем тяжелее ему становилось; душевная боль перерастала в боль физическую, и не действовало никакое болеутоляющее. Стыдясь себя и своего страха, на ухо другу признался он, что покоя ему не даёт память об уничтожении храма, за которое он ратовал и в котором принял участие много лет назад. Трезвый, жёсткий, смелый, в общем- то, человек прошептал, что мерещится ему всякая нечисть!
Под страшным секретом привели к нему священника и оставили одних. О чём они говорили никто, конечно, не знает, но умер Большой Начальник со спокойной улыбкой на устах.
Кто просто жил – тот просто умирает. Эту формулу Арсений неосознанно вывел ещё в детстве.
Ночь. Старая дедова изба. Арсений с братьями на пышущей жаром русской печке в полудрёме согревается после катания с ледяной горы. Из-за занавески видно, как в «передней» гости разливают бледно-молочный самогон в старые зеленоватые стаканы. На столе картошка, капустка, грибки, круглый ржаной хлеб, от которого дед время от времени отрезает большим ножом косые ломти. И разговор…
– Вот он и говорит: тоска что-то на душе, даже самогону не охота.
– Да, маялся, эт точно…
Да-а… И вот пришёл из баньки, повеселел вроде…
– Да, баня она кого хошь развеселит…
– Да ты слушай! Пришёл, кваску попил, лёг на кровать и помер.
– Да-а-а…
Арсений знал этого дядьку. Здоровяк-шофёр возил его несколько раз в поле к комбайну старшего брата с обедом в узелке. Арсений представил себе, как он здоровый, розовый после бани приходит домой, пьёт ядрёный деревенский квас (с подбородка падают янтарные капли), ложится на кровать и вдруг превращается в покойника. Из живого становится мёртвым. Как раз тем летом похоронили бабушку, и Арсений уже знал, как выглядят покойники, как человека хоронят и как приходят поминки. С тех пор рисовая каша с изюмом ассоциировалась у него с этим печальным обрядом.
А разговор цепляет одну смерть за другой. Этого задавило бревном, другой утонул, третий попал под поезд. Вспомнили и дядю Арсения, который в пургу сбился с пути, долго плутал вокруг деревни, и замёрз насмерть в двух шагах от забора соседского сада.
И чего это взрослые будто бы смакуют подробности, словно это доставляет им какое-то болезненное удовольствие.
Может быть, подумал Арсений, очнувшись от воспоминаний, это нормально – Memento mori?
