Глава девятая
Критиковать всякий горазд
Никто не закрякал, не закудахтал, не заухал и не завыл, когда Флинн представил Койота. Все были слишком заняты подсчетом своих зерен и орехов, дожидаясь очереди поместить их в банк, опасливо поглядывая друг на друга и наблюдая за Бешеными Шельмами, которые прохаживались в толпе.
На каменной плите банка Старый Босс Черепаха нашептывал указания своему приспешнику-дикобразу.
Церковные мыши в белых сутанах обступили большую тачку, на которую сложили сундуки и мешки с зернами и орехами, кусочки твердого сыра и свое самое ценное имущество – печатный станок. Церковные мыши были летописцами Вывихнутого переулка, гордыми хранителями всякого печатного слова. Несколько мышей помладше лавировали в толпе, раздавая листовки с изложением мышиного учения.
Поссум Ансель и барсук Отис старательно отвлекали приезжего лесного сурка от карманников, шулеров и темных личностей с шустрыми лапами, шнырявших в толпе. А заодно и с Шельм не спускали глаз.
Все торговцы в переулке платили Шельмам «охранные зерна», что, по сути, означало передачу банде некоторого количества честно заработанных зерен и орехов, дабы та же банда не разнесла их лавки в щепки. Шельмы – что-то вроде блюстителей закона в переулке, но если им однажды не понравится форма вашей морды или блеск в глазах, они вколотят вас в грязь за любой чих и никто их не остановит.
Они отнюдь не походили на тех, кто обычно охраняет праздники, но Вывихнутый переулок и сам был ни на что не похожим местом. Кит пришел к мысли, что существуй Лунный Отряд по-прежнему, никакие Шельмы им для защиты не понадобились бы. Им и так ничего бы не угрожало.
Пока Кит предавался мечтам о героическом прошлом, Шин и Флинн, затейливо раскланиваясь, сошли со сцены и в круг светляков не торопясь вышел жуткий серо-бурый Койот.
На шее у него висела сделанная из консервной банки гитара, а за спиной выстроилось трио выдр в темных очках. У одного на шее висела дуделка из расчески, у другого ударная установка, сделанная из кастрюли, ведра и бутылки. Третий держал старый кувшин, чтобы выдувать сочные басовые ноты.
– Мои мохнатые и пернатые друзья, – начал Койот глубоким и звучным голосом, словно заговорил западный ветер. – И чешуйчатые тоже. – Он изящно поклонился банковским лягушкам и ящерицам. – Играть сегодня для вас – большое удовольствие. Я прибыл из самых Воющих Земель, чтобы развлечь вас песней, которую пел во дворцах ястребов и в роскошных берлогах медвежьего совета. Я пел ее в общинах колибри и на вороньих ярмарках! Я пел ее равно великим и малым, богатым зернами и тем, чье единственное достояние – любовь в их сердцах, и теперь счастлив спеть ее вам на вашем Празднике Первой Пороши.
– Ты веришь этому парню? – закатила глаза Эйни. – Он елейнее церковной мыши в день подаяния.
Кит откашлялся, но не согласился с Эйни. Ему Койот казался завораживающим. Вот с таким бы существом поговорить! За такого зверя он бы получил дополнительные баллы. Другие тоже начали обращать внимание на Койота.
Большой зверь мерил шагами сцену, перемещаясь из света в тень и обратно, мех его переливался на могучих мышцах плеч и ног. Казалось, сам воздух расступался, пропуская его.
Поссум Ансель и барсук Отис перестали болтать с лесным сурком, а Энрике Галло вертел головой, пытаясь получше разглядеть артиста крохотными петушиными глазками. Яркая птица рядом с ним взъерошила перья в попытке снова привлечь его внимание, но тщетно. Она сдалась и тоже уставилась на Койота.
Даже Старый Босс перестал просматривать списки тех, кто поместил свои зерна на зиму в банк, и высунул голову из панциря посмотреть, а ведь Койот еще даже петь не начал.
Похоже, одна Эйни оказалась невосприимчива к чарам артиста. Она была из тех крыс, на кого нелегко произвести впечатление.
Вдобавок койоты славились поеданием изрядного количества крыс, о чем она шепотом попыталась сообщить Киту, но тот зашикал на нее, когда Койот взял гитару в лапы и приготовился играть.
– «Изрядное» означает «примечательное по размеру», – пояснила Эйни.
– Ш-ш-ш, – перебил ее Кит. – Я никогда раньше не видел койота. Хочу послушать, как он поет.
Койот взял первый аккорд.
Новехонькие струны отозвались дребезжащим и хриплым звуком – не музыкальная нота, а голос самого города. Затем Койот взвыл – пронзительно, дико, совершенно нецивилизованно:
– Оу-у-у-о-о-о-о-о-о!
То был голос мира за пределами города, голос Большого Неба и Воющих Земель.
Слушатели замерли в тишине, последовавшей за этим воем, а Койот обвел взглядом аудиторию, улыбаясь во все свои острые зубы:
– Поехали, парни! Раз, два, раз-два-три-четыре…
И тут команда ожила. Один задудел, второй начал дуть в кувшин, третий забарабанил, Койот забренчал по струнам, и все четверо загудели.
