отличается.
Ни один из этих вариантов будущего ему не нравился, так что, решил он, лучше не проигрывать.
– Поединщики! – крикнул хомяк, резко возвращая мысли Кита к настоящему. – К бою!
Титус дернул, и Киту показалось, что у него лапы из плеч выскакивают. Он засеменил вперед, спотыкаясь и едва не падая носом в землю. Веревка скользила. Он ее едва не выронил.
Еще одна собака в толпе зрителей принялась подбадривать его противника:
– Давай, Титус! Покажи ему! Чтоб неповадно было лезть к Безблохим!
Кит пытался тянуть, но пальцы соскальзывали. Веревка тащила его вперед, все ближе и ближе к луже. Он уже чуял резкую вонь скунса и почти ощущал жжение от молотого чили.
Он откинулся назад, замедлив скольжение, но не остановив его. Пес был сильнее. Перетянуть Титуса не получится. Собак всю жизнь учат тянуть и дергать.
Кит беспомощно засучил лапками. Потянул сильнее, но веревка продолжала двигаться в противоположную сторону. Мышцы ныли, кости ломило. Окружившие место поединка звери недобро скалились, радуясь медленному скольжению обреченного.
Он уступил еще на шаг, споткнулся о камень, хватка ослабла, и ему едва хватило сил удержать веревку. Титус зарычал. Губы его дрогнули. Он принялся дергать головой, мотая Кита из стороны в сторону.
Он не допустит технического поражения. Он не выронит веревку, как бы больно ему ни было.
– Быстролап он, и силен, и бесстрашен, и умен, друг в беде любому он, – промычал он, стиснув зубы, слова Азбана, Первого Енота.
Обвел взглядом толпу и не увидел ни единой дружеской морды.
Именно сейчас ему срочно требовался друг, но он был совершенно один.
Почему он не дал Эйни пойти с ним? Почему настоял на том, чтобы быть одиноким героем? Он говорил ей, что это ради ее безопасности, но она никогда к безопасности не стремилась. Она хотела уважения. Она хотела, чтобы с ней обращались как с другом. Она хотела помочь.
Так вот что означало «Все одной лапы». Эйни была не совсем права, когда говорила про каждое существо как наилучшую версию самого себя. Это справедливо только отчасти. «Все одной лапы» на самом деле означало, что всякая тварь сильнее вместе с другими, нежели сама по себе. Маленькая лапка в одиночку может не много, но сотня лап вместе, все разных форм и размеров… они могут все, что угодно. Лунный Отряд состоял не просто из героев- одиночек. Это было сообщество, все разных видов, но вместе.
Кита подтащило уже так близко к луже, что ее испарения жгли ему ноздри.
Проскользнул еще на шаг. Он уже видел свое отражение в подернутой рябью поверхности мерзостной слизи. Еще два рывка со стороны Титуса, и Кит в нее нырнет. Собственная физиономия уставилась на него оттуда, по щекам текли слезы. А за спиной у него высоко-высоко мерцала луна. Его луна. Енотья луна.
Это Песий Поединок, но енотья ночь. Одолеть пса силой он не мог – только енотьими мозгами.
И он понял, что делать.
У него появился новый план.
– Сейчас упадешь, – проворчал Титус сквозь зажатую в зубах веревку и уперся лапами для нового рывка.
Кит склонил голову набок и едва заметно, но залихватски подмигнул Титусу.
Подмигивая, он одновременно расслабился, позволив потянуть себя вперед. Внезапно провисшая веревка заставила Титуса опрокинуться в рывке назад. Падая, он отпустил веревку.
– Техническое поражение! – выкрикнул Мистер Пиблз. – Титус отпустил веревку!
Кит выдохнул с облегчением, зависнув над самой лужей, не выпуская веревку из ободранных и саднящих лап.
– Нет! – завопил Титус. – Я… я не… он… он сжульничал! – Песик повернулся мордой к зрителям. – Он перестал тянуть.
– В правилах не сказано, что он должен тянуть, – объяснил Мистер Пиблз. – Только что он должен держать веревку… и он, как видишь, ее все еще держит.
Титус задрожал. Затряслось все его тельце. Остальные Безблохие сомкнулись вокруг него. Попугай Байрон схватил песика за ошейник. Сиамцы зажали его с боков. Другие собаки ощерились на бывшего друга.
– Так у нас заведено, – сказал Мистер Пиблз. – Ты принял вызов и проиграл. По команде Кита ты отправишься в лужу. Он победитель.
При этом объявлении последняя из остроухих сов улетела отнести Койоту добрые вести. Кит выиграл всю еду Безблохих, сколько сможет унести.
Кит отошел от отвратительной лужи. Французская бульдожка с поклоном положила к ногам енота острый осколок стекла.
– Для бритья, – пояснила она. – Если ты решишь его отпустить.
Кит бросил веревку и подобрал сияющий осколок, достаточно острый, чтобы рассечь горностаевый ус вдоль.
– Нет! – скулил Титус. – Нет! Нет! Нет! Вы не можете так со мной поступить! Вы не можете меня туда бросить! Я же Титус! Я ваш вождь! А он вшивый
