В воспаленном мозгу пронеслось: «Некромант, целильня…» Похоже, я попала значительно дальше, чем ожидала.
А еще запоздало закралась мысль: почему юная девушка так упорно пыталась умереть? Не из-за того же, что туфельки с новым платьем не сочетаются…
Когда судьба вырывает из привычной жизни и кидает в неизвестность, есть три пути: эволюционировать, мимикрировать, слившись со средой, или умереть. Последнее я пережила совсем недавно и повторять подвиг на бис не хотелось, первое было весьма проблематично в сжатые сроки. Оттого я решила прикинуться шлангом и не отсвечивать. А для пущей убедительности сделать вид, что лишилась памяти. Ну и части мозгов заодно. Ведь с альтернативно одаренных не только спрос меньше. Говорят, и жизнь так наладить легче. Проверим. А то красный диплом эконома меня довел лишь до работы, а та, в свою очередь, — до ручки.
— Ничего не помню… — начала отыгрывать роль, столь нежно любимую всеми латиноамериканскими сценаристами.
Поднапрягла память, вспоминая всех Хуанит, Марий и Терез, что обожали валяться в отключке и приходили в себя аккурат с этой фразой на устах. Вот только у них она звучала не хуже горного ручья. У меня же выходило какое-то надсадное карканье. Надеюсь, так будет не всегда.
Меж тем собеседница (кстати, кем она была: сиделкой, сестрой милосердия, бдительной уборщицей?) впечатлялась. Правильно, навряд ли она закалена мыльными операми, где в течение ста сорока серий героиня лежит в коме, а на протяжении последующих двухсот тридцати — приходит в себя. Женщина всплеснула руками:
— О, Пресветлая Владычица, неужто и правду память совсем отшибло?!
Не знаю, кому был адресован вопрос. Наверное, все же этой блондиночке-властительнице, я-то со своей позицией точно определилась: ничего не знаю, ничего не помню, и все тут.
Впрочем, ответа вопрошающая и не ждала. Она подошла ближе, положила прохладную руку на лоб и, причитая: «Ой ты же бедная… а может, оно так и лучше все…» — начала то ли проверять, нет ли у меня жара, то ли убирать мокрые пряди с чела.
Под эти ахи-вздохи мое сознание медленно, но верно начало уплывать, и я провалилась то ли в бред, то ли в сон.
Второе пробуждение оказалось куда удачнее первого: хотя бы не выворачивало наизнанку, а боль в теле была хоть и ощутимой, но вполне терпимой. Вот только шею все так же немилосердно саднило.
Первое, что увидела, медленно открыв глаза, — беленый потолок. Кривенько так беленый, причем не единожды. С явными следами мазков свежей известки по точно такой же, но почерневшей то ли от сырости, то ли от копоти. Стены с облупившейся краской. Рассохшуюся оконную раму стрельчатого окна. Занавеску, знававшую свою юность как минимум полвека тому назад. А еще наличествовали предметы, явно намекавшие на то, что сия обитель сочетает в себе не только гостиную, спальню и трапезную, но и ванную: у стенки скромненько квартировал рукомойник.
Перевела взгляд и поняла, что недооценила степень удобств «люкса». Не только рукомойник, а полноценный санузел: недалеко от кровати гордо стоял ночной горшок. С замызганной крышечкой, зато розовый.
А справа от моего ложа находилась вполне себе приличная тумба. Из цельного дерева. Лакированного. На контрасте с этим единственным приличным элементом интерьера все остальное выглядело еще более убого и затрапезно.
Глиняная кружка с водой, две заколки, потрепанная то ли тетрадь в кожаном переплете, то ли ежедневник…
Стало любопытно: смогу ли я что-то прочесть? Раз уж местную речь понимаю.
Да, совать нос в чужие вещи нехорошо, но мне позарез нужно знать хоть что-то, чтобы суметь сориентироваться.
Трясущейся рукой взяла книженцию. Ни названия, ни надписи. Лишь на потертой коричневой коже, словно выжженная тонкой раскаленной иглой, монограмма по центру в окружении вязи. Положила перед собой находку и попыталась открыть. Книга перевернулась целиком, на манер монолита. Создалось ощущение, что все страницы разом склеились. Занятно. Может, я не рассмотрела защелки? Пригляделась. Да вроде нет.
Взгляд блуждал по коричневой коже, по книжному корешку, а потом случайно упал на запястье. Смуглое, тонкое и… с татуировкой, точно повторяющей монограмму на обложке.
Сначала я испугалась: если и вещи, и люди имеют одинаковые метки… Словно и я, и книга принадлежим кому-то одному.
В районе желудка появился ледяной комок. Заставила себя глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Запаниковать я всегда успею, как и впасть в уныние. А пока есть время, нужно подумать.
Машинально положила руку на книженцию, отчего рисунки соприкоснулись. Легкое тепло пробежало по предплечью. Уставилась на свою находку, которая вроде как даже попухлела, и решила попробовать еще раз.
На этот раз страницы не слипались и даже наоборот: услужливо распахнулись в середине. Бисерный, явно женский почерк вел диалог с бумагой.
«22-е цветня 5947 года.
Дорогой дневник, лишь тебе я могу рассказать о нем. Таком чудесном, красивом и замечательном! Я увидела его только сегодня и поняла — влюбилась!
Сегодня в наш городок приехал отряд по зачистке. Мы с Сорией и другими девочками из гимназии ради такого решили сбежать с уроков, и не зря!
