Красные блики прыгали по дальней стене. Замирали на металле, кое-где видневшемся через закоксившееся мясо с кровью. Ужасу Беды для работы не нужен хирургический инструментарий или мясницкий инвентарь. Заточить можно почти что угодно, а порой и оставить тупым. Ох, да, Уколова понимала, в чем дело. Помнила поиски Ефима Кровопуска под Чишмами, как наяву видела чертову сторожку за селом, даже сейчас чуяла гниль и смерть, застывшие на лезвиях и секущих частях.
Ефим, хренов больной урод, обожал подвешивать женщин к стене и превращать их во что-то, недоступное пониманию нормального человека. В икебану из белых, отмытых наживую, выломанных костей и лоскутного одеяла неравномерно снятой кожи.
Тварь, маскировавшаяся под человека, тоже любила несколько своих… помощников. Сапожный нож, обмотанный изолентой. Садовый нож, намертво прикипевший в раскрытом состоянии. Старую темную киянку и треугольную стамеску.
Гузелька, не сумевшая даже плакать, Гузелька, оставшаяся без ножек тридцать третьего размера в двенадцать лет, ничего не рассказала. Рассказал взгляд оставшегося глаза, застывший на древнем дубовом верстаке с разложенными… помощниками.
Они не успели вовремя. Но успели остановить чудовище. Уколова унесла девочку, оставив в сторожке Дармова и двух сержантов. Унесла, почти сразу за порогом зажав чуть оттопыренные детские уши. Дармов решил подарить Ефиму букет из него самого. Да, тогда они успели и спасли ребенка.
Сейчас никто не станет искать Женю Уколову. И никто не спасет. Никто не помешает…
Даша, скрученная по рукам и ногам, лежала где-то в стороне. Уколова чувствовала ее запах даже своим сломанным и заживающим носом. Девочка ни разу не пошевельнулась. Костыль… она не знала, где сивый. И не знала, где Азамат. И не слышала кота. Никого.
Так и нужно. Чтобы никто не мешал.
Не мешал наслаждаться процессом. Человечину эта сволочь не жрала.
Пока, во всяком случае. Всего лишь варила холодец. Или тушенку, кто ее разберет?
Паяльная лампа. Генератор на соляре и строительный лобзик. Кухонный топорик с тяжелым рифленым обухом для отбивных. Несколько разномастных секаторов и садовые ножницы. Ножовка по металлу, с натянутой вместо полотна тугой и острой струной. Пару пластов, наслаждаясь, чудовище срезало с незадачливого путника уже при очнувшейся Уколовой.
Печка-мазанка с большой конфоркой, жарко полыхающей под булькающей кастрюлей. Густой мясной запах плыл вокруг, оседая на старлея почти ощутимыми волокнами, распадающимися в кипятке.
Длинный металлический верстак с тисками и машинкой для закатки консервных банок. И сами банки, блестященькие и гладкие, как вот-вот с завода. Пучки трав над ними, черемша, лук, еще что-то. Чудовище подходило к делу аккуратно и со сноровкой.
Чудовище оказалось субтильным, тонкокостным и в очках. Нормальных очках, не склеенных или соединенных скрепами. Невысокий юноша, с аккуратным, на правый бочок, зализанным светлым пробором.
Хорошие яловые сапоги, теплые шерстяные брюки, темная рубашка. Кожаный фартук до колен и высокие, по локоть, перчатки. Чудовище помешивало варево, аппетитно хрупало осенним яблоком и читало. Иногда хмыкало или откровенно саркастически улыбалось.
Дан… деревянная ложка с длинной ручкой задела кастрюлю…
Хруп… желтые неровные зубы цапнули налитый бочок и брызнули соком…
Хм… кожаные пальцы рванули страницу и бросили лист в огонь…
– Идиоты… почему они писали такой бред? – Чудовище разочарованно отправило книгу вслед её жарко вспыхнувшему чаду. – Любовь-морковь, сопли- слюни, и повсюду розовая карамель, аж зубы слиплись. И только бабло, крутой мужик под каблуком и трах-тибидох… Литература… Как можно так было, а?
Уколова сглотнула. Бред? Сам ты бред, скотина, а в книжке ерунда просто.
– А! Очнулась? – чудовище помахало ладонью. – Привет-привет. Я Ганнибал.
– Кто? – смогла выдохнуть Уколова.
– Ганнибал. Ну, Ганнибал Лектор, гениальный хирург и маньяк, знавший толк в кулинарии. Как употребить поджаренные кусочки мозга под кьянти и с зеленым горошком… Господи, неужели не читала?
Читала про хирурга, евшего мозги с каким-то горошком и ки…кье… Кто в здравом уме такое написал бы?!
– Вижу, не знакома. Но это не страшно, на самом деле, да-да, – Чудовище неожиданно оказалось рядом, азартно помахивая поварешкой. Капли упали на лицо Жени, горячие и густые. Она вздрогнула. Лед страха хрустнул, рассыпавшись на мириады лезвий-осколков, добравшихся до каждого нерва.
– Ты боишься? Ну… правильно делаешь. Знаешь почему? Ну, скажи… Ну?
Уколова мотнула головой. Говорить с ним? Нет, ни за что, ни за какие коврижки… Мама…
– Ой, какие мы, фу-ты ну-ты, задавака. Трусишка, зайка серенький, по лесу он бежал… – Чудовище-Ганнибал, на носках протанцевав до подвешенного, дико косящегося глазами, налившимися кровью, исполнило кренделя руками, закончив на ударе ложкой в центр культи, заметно расходившейся под запекшейся кровью и мясом.
Вопль хлестнул вверх, ударился о стонущий под замерзшей крышей потолок, прокатился по нему, отражаясь от стен. Черный терпеливый кирпич молча
