Присутствующие, недоумённо переглядываясь, тоже поднялись, и вскоре гимн СССР голосил нестройный хор футболистов и руководящего состава сборной. Мне не оставалось ничего другого, как присоединиться к этой акции гротескного патриотизма. Однако к середине гимна хор явно постройнел, песня лилась громко и слаженно, аж стёкла звенели и мурашки бежали куда-то по своим делам, а под занавес исполнения в залу заглянул перепуганный администратор отеля, чтобы узнать, что здесь вообще происходит.
– Ну, Коля, ты и дал! – вытирая платком потную залысину, выдохнул Гранаткин. – Это кто же тебя надоумил?
– Дык, Валентин Александрович, само собой как-то получилось, – принялся оправдываться Ряшенцев, разведя руки в стороны.
Само собой… Гимн, конечно, дело нужное, только ложка, как говорится, хороша к обеду. Вот выиграем первенство, тогда можно и гимн спеть… Николай Петрович, у нас тут остался вопрос по составу на сегодняшнюю игру, вы обещали его озвучить.
– Да-да, одну секунду, – засуетился Морозов, расправляя листочек. – С позицией вратаря мы определились, сегодня в воротах играет Яшин. В защите – Пономарёв, Шестернёв и Данилов. Воронин помогает обороне, играет стоппера, то есть опорного полузащитника. Полузащиту и атакующую линию составят Сабо, Серебряников, Численко, Метревели, Стрельцов… и Мальцев. Вот вроде и всё.
– Что ж, товарищи, уверен, Николай Петрович с составом на сегодняшнюю игру не ошибся. Давайте готовьтесь, встретимся вечером на стадионе.
Ессс!.. Я едва не сотворил неприличный жест с согнутой в локте рукой и сжатым кулаком, впрочем, вряд ли кто-то из современников понял бы его непристойность. Спасибо, Петрович!
– Поздравляю, – протянул мне руку хмурый Банишевский, передвигавшийся с помощью костыля. – Ты будто в воду глядел с этой песней Высоцкого.
– Да уж, накаркал, получается, – сочувствующе вздохнул я. – Но ты не расстраивайся, ты уже сделал немало, чтобы сборная оказалась в полуфинале. Если возьмём медали – одна полновесная твоя.
Толик грустно улыбнулся и, махнув рукой, заковылял к себе в комнату. Ну и видок у парня, как бы чего с собой не сотворил. Хотя вроде всегда казался психологически устойчивым, но тут такой случай… Надо будет Яшину шепнуть, чтобы приглядывал за Банишевским, а то мало ли что – мучайся после всю жизнь угрызениями совести. Вот ведь закон подлости… Счастье одних почему-то зачастую зиждется на чьём-нибудь несчастье.
Впрочем, через пару часов я видел уже обычного Толика Банишевского, пусть и редко улыбающегося, но с целеустремлённым взглядом. За ним, кстати, закрепилось прозвище Молоканин, я-то думал, он из народности молокан. Но сам Толя как-то расставил всё по своим местам:
– Во время сборов «Нефтчи» в Кисловодске нам в одно утро не дали кислое молоко на завтрак, которое я обожаю, я за раз могу выпить целый баллон. Ну я возмутился, на что наш ветеран Толя Грязев сказал: «Смотри на этого молоканина». С тех пор и повелось за мной это прозвище. А вообще наш род идёт из Западной Украины.
– Бандеровец? – хмыкнул Метревели.
– Я тебе сейчас такого бандеровца покажу, – начал закипать Банишевский.
– Ладно, ладно, успокойся, я пошутил, – примирительно выставил перед собой ладони Слава…
С каждой минутой приближалось время отъезда на «Гудисон-парк», где нам предстояло сразиться с одной из лучших команд мира. Блин, веко задёргалось. Я так сильно не волновался даже накануне финального матча на Кубок европейских чемпионов. Да тут и сравнивать нечего – чемпионат мира проводится раз в четыре года, и в нём принимают участие сильнейшие сборные планеты, тогда как КЕЧ разыгрывается ежегодно и ограничен Европейским континентом. Можно, конечно, вспомнить и финал Олимпийских игр, но переживания тех дней и вовсе канули в Лету.
– Ну что, присядем на дорожку, – сказал Морозов, первым усаживаясь на стул в зале, где утром мы распевали гимн СССР.
Посидели, собираясь с духом. Наконец Петрович встал, и мы следом за ним двинулись на улицу к поджидавшему нас автобусу. Несколько толпившихся в фойе немецких болельщиков, также явно собиравшихся на стадион, увидев нас, завели свою песню, что сборная ФРГ уделает русских. И тут я услышал хорошо знакомое по книгам и фильмам выражение rusish schwein, которое выкрикнул один явно нетрезвый болельщик лет тридцати пяти, облачённый в футболку своей сборной.
– Чего-чего? – притормозив, повернулся в его сторону Шестернёв. – Ты кого это, немчура, свиньями назвал?
Ганс вряд ли понял, что сказал наш капитан, но выражение лица Альберта, да и наших тоже, недвусмысленно намекало, что кто-то может поплатиться за свой слишком длинный язык. В резко наступившей тишине потомок тевтонцев тут же протрезвел и спрятался за спину товарищей, которые, впрочем, и сами не горели желанием вступать в открытый конфликт с крепкими русскими мужиками. Хотя, почему только русскими, если сборная была составлена из представителей нескольких национальностей, но все они в данный момент выглядели людьми, готовыми вместе покарать оскорбившего русскую нацию. Я тоже сделал шаг вперёд, угрожающе раздувая ноздри, и ближайший ко мне фриц малость побледнел.
Отиравшийся здесь же, в холле, то ли случайно, то ли преднамеренно фотокорреспондент с бейджиком газеты The Daily Telegraph моментально оживился, и Морозов схватил Шестернёва за рукав.
– Алик, не трогай ты его, – негромко сказал он. – Дерьмо оно и есть дерьмо, только сам перепачкаешься. Зачем нам эти проблемы?! Давайте лучше
