юбилей преподавателя русской литературы. Несколько человек из нашей группы попросили помочь накрыть на стол, в том числе и меня. Девчонки ушли за посудой в столовую, я осталась на кафедре одна, когда в дверь заглянул Даур. Он стремительно приблизился, говоря опять что-то насчет красавицы. Я отпрянула, пятясь к окну. Как назло никто не заходил, и в небольшой комнатке над старыми лакированными столами и пишущими машинками стояла жуткая тишина. В длинное узкое окно проникали сизые зимние сумерки. Даур подходил все ближе. И тут я почувствовала, что в одной руке за спиной я сжимаю столовый ножик, которым я только что разрезала суфле.

— Отойди, Даур, иначе я тебя зарежу, — сорвалось у меня почти шепотом, но, видимо, от отчаяния это прозвучало настолько правдиво и уверенно, что Даур, дико глядя на перепачканный в креме нож, отшатнулся назад. Дверь за ним захлопнулась, потянув за собой сквозняком форточку.

В тот новогодний вечер, когда мне пришлось наблюдать его страстный до исступления танец, он выдохнул свое последнее «ха!» и разрешил диск- жокею продолжать вечер по намеченной программе. Заиграл какой-то блюз. Еще никто не пришел в себя от неожиданного выступления Даура, и в середине зала не появилось ни одной парочки. Он прошел через весь зал и вдруг остановился напротив меня. Свита, перешептываясь, наблюдала у стенки.

— Разрешите вас пригласить, — почему-то на «вы» сказал Даур. Не дождавшись ответа, он повлек меня к центру, соединил свои руки у меня за спиной, оставив между нами почтительное расстояние. От напряжения этот проклятый блюз казался бесконечным. Даур смотрел куда-то в сторону, он тяжело дышал, на лбу блестели бисеринки пота. Белоснежная шелковая рубашка вздымалась на груди, в вороте поблескивала тонкая золотая цепь.

— Спасибо, — сказал он в конце.

В последний раз я увидела Даура во дворе института. Стояла прохладная бледная весна, сухой асфальт был чисто выметен. Даур схватил меня за руку.

— Погоди. Ты меня извини, если что… — Он крепко пожал мою руку. — Ты хорошая девушка… Если кто обидит, скажи — Даура знаешь.

И ушел, высокий и стройный, оставив меня в изумлении. Только блеснула цепь на мощной шее. Про себя я не смогла не отметить, что это уважение досталось мне недешево.

Признаться, я вспоминала о нем, когда его уже давно не было в Москве. Окончив институт, он уехал домой и сразу попал на войну. Разгорелся грузино-абхазский конфликт. Я вспоминала о нем, когда на экране телевизора мелькали кадры хроники уже новой — чеченской — войны. Показывали эти гордые горбоносые лица в туго затянутых косынках с арабской вязью на лбу, а вокруг танки, танки, камуфляж, стволы автоматов и почерневшая изуродованная земля. Такой запомнилась мне история первой чеченской кампании. Лица с колючими и жесткими взглядами, а на них — выражение суровой неприступности. Сказать честно, я переживала за этих людей, не желая при этом встретиться с ними в реальной жизни.

С той поры прошло без малого пять лет. Я заканчивала институт и собиралась ехать домой в Алма-Ату. И на том же самом месте, где я в последний раз видела Даура, у старой облупленной скамьи, где я остановилась полюбоваться заполненной зачеткой, услышала знакомый глухой голос:

— Ну привет, Нургуль.

Это был Даур.

— Привет, — не сказать, чтобы я обрадовалась встрече.

— Вот зашел в институт, а знакомых никого и не встретил. Только тебя.

В его голосе звучало столько обычной доброжелательной, с грустинкой, человеческой интонации, столь нехарактерной для него, что я удивилась: может, обозналась?

— Даур?

— Даур-Даур.

Мягкое серое кашемировое пальто, тупоносые начищенные туфли, запах дорогого одеколона — все тот же шик, но как переменился Даур! В его лице, в еле наметившихся мелких морщинках вокруг глаз не было и следа былой удали и самоуверенности. Потускневшие глаза хранили усталость и затаенную тревогу, но вместе с тем его лицо приобрело какую-то новую, обветренную и грубоватую прелесть.

«Такси-такси, вези-вези, вдоль ночных доро-ог…» — донеслось из студенческого кафе.

— Зайдем? — кивнул он в сторону открытой двери. — Пожалуйста! Так мне грустно здесь стало, когда увидел этот двор…

Мы взяли кофе и сели за свободный столик. Мне так ясно помнился тот, довоенный юный Даур — легкий и сильный, что теперь, глядя на него, у меня сжалось сердце. Теперь передо мной сидел взрослый мужчина, осунувшийся, с усталым взглядом и темными кругами вокруг глаз. Он сухо и коротко рассказал о том, что несколько лет провел в окопах, что в Москву приехал в Склиф.

— Пива не хочешь? — спросил он.

— Нет, спасибо.

— Замуж не вышла?

— Нет.

— Ну парень-то есть?

— Есть.

— Ну и хорошо… А ты помнишь Алхаза? Со мной учился? Он ведь всю войну тут, в Москве, отсиделся. Магазин купил. Я у него остановился… Завтра

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату