вспоминаются те хризантемы, которые он для меня сделал, и я подсаживаюсь к нему, чтобы наблюдать за работой. Рядом с ним лежит кучка небольших плоских кружков. Я беру один и улыбаюсь, видя на нем вырезанный значок «солдат».
«Ты делаешь сянци?[1]»
Перебирая кружки, я узнаю другие фишки этой игры: Генерал, Советник, Слон…
Ли Вэй пожимает плечами и откладывает свою работу:
«Надо было чем-то себя занять. Может, ты нарисуешь доску, художник?»
Я кладу фишки и начинаю разглаживать землю на плоском участке рядом с костром. Вооружившись тонкой заостренной палочкой, я принимаюсь за дело и обнаруживаю, что, несмотря на поврежденные руки, могу проводить ровные прямые линии. Это занятие меня успокаивает: хоть что-то привычное в этом чужом месте. Я наношу разметку так же прилежно, как изображала бы события дня. Закончив, я обнаруживаю, что Ли Вэй наблюдал за моей работой. Когда он ловит мой взгляд, то, кажется, смущается.
«А у тебя хорошо получается», – признает он почти неохотно.
«Рисовать на земле?»
«Ты поняла, о чем я. Эти линии идеальные. Я бы такие прямые начертить не смог».
«А я бы не смогла сделать это. – Я киваю на аккуратные ряды фишек, которые он вырезал. – Ты за эти годы улучшил навыки».
«Это просто хобби, – говорит он скромно. Его лицо чуть мрачнеет. – Мы с отцом этим занимались в свободное от работы время».
«Ты очень умелый, – говорю я искренне. – Тебе надо было бы как-то это применить…»
Я не могу закончить эту фразу. В нашем поселке художественная резьба по дереву никому не нужна. Все делается просто и грубо. Главное – эффективность, а не эстетика. Старейшины высоко ценят мое владение кистью и пером, но резчики для отчетов не требуются. Те скульптуры, которые еще сохранились у нас в поселке, относятся к другой эпохе. Я вспоминаю, как говорила ему, что живопись помогает мне чувствовать себя настоящей, и пытаюсь понять – чувствовал бы он то же самое, если бы смог сделать своим призванием резьбу по дереву?
«Я в поселке полезнее, когда вырубаю металлы из земли, а не когда делаю красивые вещи из дерева», – говорит он, догадавшись, о чем я думаю.
«Знаю, – отзываюсь я. – И это ужасно обидно».
Наступает пауза, во время которой только хворост в костре шевелится. За свою жизнь я бесконечное количество раз разжигала костры и смотрела на них, но никогда не подозревала, что они производят звуки. Это завораживает, и мне ужасно хочется узнать слова, которые бы их описывали. Ли Вэй указывает на фишки:
«Поиграем, пока совсем не стемнело?»
Во «Дворе Зимородка» времени на развлечения почти не бывает – только редкие праздники. Доски для игры в сянци – тоже редкость. На них, как и на резные и скульптурные изделия, ни у кого не осталось ни времени, ни материалов. Ли Вэй выигрывает у меня первую партию, и я требую вторую… которую тоже проигрываю.
Я с досадой говорю своей побежденной армии:
«Что вы со мной творите? Из-за вас мы проиграли!»
Мое внимание привлекает какой-то звук. Вскинув голову, я вижу, что Ли Вэй хохочет. Тогда как его вопль отчаяния идеально передавал горе, его смех полон радости, так что вскоре я тоже начинаю смеяться.
«Мой маленький Генерал!» – говорит он.
Хотя он дразнится, в его глазах я вижу такое тепло, что внезапно замечаю, как близко мы друг к другу придвинулись. Это было нужно, чтобы во время игры находиться как можно ближе к свету, но наши руки практически соприкасаются, когда мы наклоняемся над доской. Кончики наших пальцев оказались очень близко. Меня захлестывает волна жара, который никак не связан с костром.
«Нам надо бы еще отдохнуть, – говорю я, отодвигаясь. – Я подежурю первой».
Я почти уверена, что щеки у него покраснели. Он кивает, соглашаясь, и вскоре уже сворачивается на земле и засыпает. Мне опять приходится бороться с желанием наблюдать за ним, и я ищу, на что бы отвлечься. В середине ночи мы меняемся, и на этот раз я легко засыпаю и снов не вижу. Когда наступает утро, я просыпаюсь – и не обнаруживаю Ли Вэя. Уже начав паниковать, я слышу шаги – он приближается сквозь остатки тумана.
«Извини, – говорит он, увидев выражение моего лица. – Я просто хотел осмотреться. Не поверишь, что я нашел, когда прошел вдоль горы чуть дальше».
«И что же?» – спрашиваю я.
«Вход в шахту. Старый. Кажется, им довольно давно не пользовались».
«Значит, тут жили люди», – говорю я и начинаю осматриваться, словно ожидая, что они сейчас выйдут из тумана.
«Когда-то, – соглашается он. – Я внутрь не заходил, но, похоже, шахта тут поменьше нашей. Хочешь осмотреться перед уходом?»
Я колеблюсь. У нас осталась всего одна упаковка с едой, и задержка только отсрочит нашу возможность найти пропитание. И тем не менее тайна шахты меня влечет. Кто в ней мог работать? Определенно не жители нашего поселка. Может, рабочие приходили снизу, из города? Или на этом поросшем лесом
