«По-моему, ты за этой работой напрягаешься сильнее, чем я со скорпионом», – говорит он мне.
«Ничего не могу поделать, – отвечаю я. – От этого слишком многое зависит».
Он кивает, а его улыбка гаснет.
«Но тебе это нравится: я же вижу. Когда ты работаешь, у тебя лицо светится».
«И с этим я тоже ничего не могу поделать, – говорю я ему. – Я постоянно что-то вижу… Я хочу сказать – воображаю. Прекрасные картины. Они пылают во мне, и мне надо дать им свободу».
«Отрывать тебя от такой жизни и заставлять работать в шахтах было бы трагедией», – серьезно признает он.
Я к такому не готова. С приходом в город на нас навалилось столько событий, что у меня не было времени размышлять о нерешенных проблемах, стоящих между нами. Теперь, глядя на него, я с изумлением вижу восхищение… и почти невольное смирение.
«Это не все, – говорю я ему. – Оно было нелегким, то решение. Не думай, будто оно далось мне без труда. Я все еще…»
«Ты все еще – что?» – спрашивает он, когда я опускаю руки.
Я качаю голову и отвожу глаза. Я не могу поделиться тем, что на самом деле у меня на сердце, особенно если собираюсь и дальше утверждать, будто наши отношения чисто платонические. Как мне объяснить, что после нашего расставания не было ни дня, когда я о нем не думала бы? Что весь первый год моего ученичества я постоянно сомневалась в том, что не ошиблась, уйдя от него? Моя любовь к искусству и к Чжан Цзин принесли мне немало печальных минут.
Мой взгляд снова опускается к миске – и я внезапно застываю. Теперь, когда я могу видеть всю картину, а не отдельные осколки, я замечаю, что, хотя основным изображением служит феникс, кайма представляет собой сложный узор, где перемежаются реальные и вымышленные животные. Я вижу тигров, цилиней, цапель, слонов, драконов и множество других. Я беру осколки по одному и ощущаю странное тянущее ощущение в центре груди.
«В чем дело?» – спрашивает Ли Вэй.
Я кладу на стол осколок с бисю и оленем.
«Ничего. Просто обрывок сна».
«Это тот сон, который тебя тревожит?» – проницательно предполагает он.
«Не важно», – отвечаю я.
Я начинаю отводить глаза, но он вытягивает руку и, взяв меня за подбородок, заставляет встретиться с ним взглядом.
«Фэй, ты же знаешь, что можешь мне доверять. Я с тобой. Так было раньше и так будет всегда. Скажи, в чем дело».
«Ты не должен постоянно меня спасать», – возражаю я.
«Конечно, – соглашается он. – Ты и сама способна себя спасти. Но, может, ты бы позволила мне изредка тебе в этом помогать?»
Я слабо улыбаюсь, но сердце у меня болит при воспоминании о том дне, когда прекрасный, сверкающий мальчишка протянул мне руку и вытащил из развалин. В следующее мгновение я ловлю себя на том, что рассказываю все про ту ночь, когда я обрела слух, и о том сне, когда все жители нашей деревни открыли рты в едином крике.
«Ты считаешь, что та тяга, которую ты чувствуешь, как-то связана со слухом? С тем, почему он вернулся?» – уточняет он.
«Не знаю, – признаюсь я. – Я вообще не понимаю, почему со мной все это случилось».
Я хочу продолжить, но через его плечо вижу Лу Чжу за работой. Ее хорошенькое личико вытянулось от волнения, и я напоминаю себе, что прежде всего я должна помочь этим людям. Своим тревогам можно будет дать волю позже. Я берусь за роспись с новой энергией, осознавая, как мало у нас времени. Когда я наконец заканчиваю и сравниваю свою копию с разбитой миской, то более чем удовлетворена результатом.
«Ты справилась! – восхищается Ли Вэй. – Идеальная копия!»
«Не идеальная, – возражаю я. – У меня синий темнее, чем на прежней».
«Ну, я не художник, но, на мой взгляд, все просто потрясающе. – Его взгляд перемещается куда-то мне за спину. – И мы как раз вовремя».
Я оборачиваюсь и вижу спешащую к нам Сю Мэй.
«Наш хозяин возвращается! – объявляет она сразу, как оказывается у нашего стола. – Я заметила его, когда возвращалась, и еле успела обогнать его и…»
Она замолкает, увидев мою миску. Ее взгляд несколько раз переходит с нее на разбитые осколки.
«Это она? Это ты сделала?»
Я киваю, внезапно смутившись. Я не могу понять выражения ее лица и опасаюсь худшего: сейчас она скажет мне, что копия просто смехотворная и я только что приговорила их с отцом к смерти.
«Не знаю, что удивительнее, – говорит она. – Что ты вообще смогла это сделать или что сделала это настолько быстро. В столице самые знаменитые мастера сражались бы за право взять тебя в подмастерья».
«Меня и так учит великий мастер!» – гордо заявляю я, вспоминая Наставника Чэня.
Сю Мэй уносит прятать осколки, а потом вручает копию миски отцу. Стараясь не смазать свежую краску, он осторожно водружает ее на нужную полку, а