Я снова завязываю мешок, а Чжан Цзин накрывает мою руку ладонью и легонько ее сжимает.
«Если я тебе буду нужна, скажешь».
«Обязательно. А сейчас твоя главная помощь мне – это оставаться в безопасности».
«А это что?» – спрашивает она, указывает на красный промельк у меня в мешке.
Я сжимаю край красного шелкового платья и с переполненным сердцем вспоминаю Ли Вэя.
«Риск, который обернулся удачей. Будем надеяться, что сейчас тоже так будет. А теперь иди».
Еще раз стремительно и крепко меня обняв, Чжан Цзин послушно убегает по главной поселковой улице к училищу. Я понимаю, что мне, наверное, тоже следовало бы поесть, но в кои-то веки у меня совершенно нет аппетита. Я слишком взвинчена, нервы у меня напряжены до предела. Я заставляю себя выпить воды и сажусь, поджав ноги. Наблюдая за тем, как небо светлеет, я дожидаюсь пробуждения поселка.
Первый человек, которого я вижу (не считая спящих попрошаек), – это фонарщик. Он плетется по главной улице со своим факелом, пытаясь подавить зевоту. Обычно в нашем поселке он просыпается первым и зажигает разнообразные фонари, которые освещают дорожки до восхода солнца. Добравшись до центра поселка, он застывает на месте: он меня узнал и, конечно же, вспомнил обо всем, в чем меня обвиняют. Потом его взгляд медленно переходит на отчет, рядом с которым я сижу. Хотя сейчас еще очень рано, четкие черные каллиграфические надписи хорошо видны. Он читает, и, по мере того как его взгляд перемещается по моим записям, у него начинает отвисать челюсть.
Закончив, он ничего мне не говорит, но я ясно вижу его изумление. Факел выскальзывает у него из рук и бесполезно горит на утрамбованной земле. Он разворачивается и со всей доступной ему скоростью убегает в жилую часть поселка.
Вскоре в центре начинают собираться остальные. Некоторые из них – это те, кто вышел по обычным утренним делам. Другие приходят поспешно: я подозреваю, что они узнали обо мне от фонарщика. Вести распространяются быстро, и, когда я вижу поспешно приближающихся старейшин, вышедших из дома задолго до обычного времени, я понимаю: мое присутствие и неожиданное творчество полностью поломали обычный распорядок дня нашего поселка. Чжан Цзин стоит с другими слугами позади подмастерьев, и, к моему огромному облегчению, на нее никто особого внимания не обращает.
Толпа растет, и вскоре мне уже кажется, что здесь собрался весь поселок. Я много раз стояла на помосте перед всеми, рядом с завершенным отчетом. Однако сегодня я впервые привлекаю столько же внимания, что и полотна. Я стараюсь встречать чужие взгляды как можно спокойнее, гордясь тем, что сделала – и с помощью краски и туши, и самим недавним путешествием. Я не отказываюсь от своих действий и своего желания помочь этим людям.
Долгое время собравшаяся толпа просто рассматривает меня и мое повествование. Время от времени чьи-то руки коротко трепещут в разговоре, но по большей части люди просто пытаются сжиться с тем, что я им говорю. Это придает мне смелости, и я выхожу вперед, чтобы обратиться к толпе. Сначала я считала, что позволю своей работе говорить за меня, но теперь поняла, что мне надо прибавить к ней и свое собственное воззвание. Мне страшно стоять перед всеми этими людьми, но я напоминаю себе, что не имею права оказаться трусливее Ли Вэя, который сейчас в плену у горожан. Я не знаю, что происходило после того, как его захватили солдаты, но отказываюсь думать, что он сейчас в какой-то жуткой тюрьме… или мертв. Я черпаю силы в мысли о том, что он просто ждет в одном из шатров Нуань, – ждет, чтобы я с нашими людьми к нему присоединилась. Или, может, он сбежал и уже планирует новую жизнь, освободившись от всех этих проблем. Воспоминание о его лице и решительном взгляде поддерживает меня, и я говорю.
«Все, что вы здесь видите, – правда, – сообщаю я толпе знаками. – Вот что мы с Ли Вэем узнали за последние несколько дней, ради чего рисковали жизнью. Город вас обманывает. Нам нужно собраться вместе и придумать, как спастись и обеспечить себе будущее. Я понимаю, что это тяжело слышать. Я понимаю, насколько это потрясает. Но мы не можем позволить страху – и городу – и дальше нами управлять. Даже если это кажется недостижимым, выход есть… Если мы объединимся и будем действовать сообща».
Мои руки медленно опускаются, и я с болью в сердце вспоминаю мужественное, красивое лицо Ли Вэя и как он говорил мне: «Нам неплохо удается совершать невозможное». Я заставляю себя стоять перед своими соотечественниками спокойно и серьезно.
Сначала мне никто не отвечает. Кажется, они снова пытаются освоиться с тем, что я им сказала. У меня в душе просыпается надежда, и я осмеливаюсь поверить, что люди прислушались ко мне, верят мне… и что нам удастся найти разумный путь к спасению.
Оказывается, я ошибаюсь.
Глава 16
Какой-то малознакомый мужчина, старый шахтер, первым приходит в движение. Он выскакивает на помост и, сорвав кусок моего отчета, швыряет на землю. Пока я говорила, напряжение в толпе нарастало и бурлило, и одного вызывающего поступка оказывается достаточно, чтобы начали действовать все. Воцаряется хаос.
Люди вспрыгивают на помост и набрасываются на остальные части моего отчета. Кому-то достаточно просто его сорвать, другие яростно его уничтожают, разрывая на мелкие кусочки. А кого-то отчет не интересует вообще: им нужна я. Неожиданно мне приходится думать не о том, как передать остальным мое послание. Мне надо думать, как выжить.
Злые лица нависают надо мной, ко мне тянутся руки, жестокие и цепкие. Я никогда бы не подумала, что следует бояться нападения со стороны собственных соотечественников, однако знакомый мир изменился в считаные дни. Кто-то отрывает рукав моей рубашки, я чувствую, как чьи-то ногти впиваются мне в щеку… Опасаясь худшего, я поспешно пячусь до самого конца помоста. Нападающие преследуют меня. Спрыгнув вниз, удается уйти от них,
