известные поэты).
– Что-то случилось? – осторожно спросил я.
– Да… – наконец выдохнула она. – Ты можешь занять мне немного денег? Рублей сорок…
Я понял, что вопрос серьезный, и в течение дня собрал необходимую сумму.
Мы встретились в метро.
– Все нормально у тебя? – спросил я. – Зачем такая спешка?
Она рассказала, и я чуть не расхохотался. (Но, к счастью, сумел сохранить серьезное выражение.)
Сама затея показалась мне необычайно авантюрной.
Настя смотрела на меня недовольно, и я в очередной раз ею залюбовался.
Потом Гордон ехала в метро с пылающими щеками и взором, устремленным в свое недалекое будущее. Вот она – на двенадцатое ноября – возьмет два билета в плацкартный вагон. Вот она – тринадцатого ноября – приедет в деревню Мотоль. Вот она – предположим, пятнадцатого ноября (придется взять отгул на работе) – вернется из этой Мотоли. И у нее уже будет дубленка!
Неужели все это правда?
На Комсомольской площади было невероятно неуютно в это время года, как, впрочем, и в любое другое. Здесь ходили толпы внутренне неустроенных людей, которым вскоре надлежало уезжать, отправляться, передвигаться, сниматься, ехать, трястись, стремиться – в надежде, что там, куда они едут, все будет с ними хорошо или хотя бы неплохо и что там им придется жить в гостинице или снимать угол, но хотя бы с минимальными удобствами, – словом, это были люди невероятно встревоженные, даже опечаленные, и Насте Гордон вместе с тетей Галей вскоре предстояло присоединиться к этой тревожной и печальной армии. Но ее, честно говоря, это совершенно не взволновало. Ура! Мы едем!
В день отъезда рано утром пошел снег, и это показалось ей добрым предзнаменованием.
Встретились с тетей Галей прямо у вагона. Вошли, поднявшись с чемоданами по высоким ступенькам. Настя медленно сняла свое старое синее пальто, аккуратно его сложила и сунула на верхнюю полку под подушку. В пальто были деньги. Сколько денег везла тетя Галя, она, если честно, даже не знала, да и не хотела знать, чтобы не пугаться еще больше.
Рядом с ними ехали до Бреста моряк-подводник и его миловидная жена, что тоже показалось хорошим предзнаменованием.
Настя забралась на верхнюю полку, придавила головой свои четыреста рублей, посмотрела в окно, на проплывающие мимо платформы, станции, разнообразные строения, и сладко заснула…
Вдруг она проснулась от страшных мыслей о том, что у нее украли деньги. Но нет, их не украли.
Тогда она стала думать, что, наверное, все это какая-то ерунда. Что она ничего не знает и с теми людьми, которые
Она повернулась на живот и стала смотреть в окно.
Плыли бесконечные снежные поля, мелькали деревья, фонари, домики.
Ей всегда было весело, когда она смотрела из окна поезда. В этот момент ее всегда будто подхватывала легкая волна, и настроение становилось совсем другим.
Бдительно пересчитав наличные мысли и чувства, Настя вдруг поняла, что внутри нее нарастает уверенность, что все правильно. Приключение так приключение. Поездка так поездка. Ну сколько можно сидеть в сыром подвале? Ну сколько можно мерзнуть на улице в старом пальто? Мечты не всегда сбываются, но если ничего не делать, то и в целом жизнь пройдет зря.
Моряк-подводник внизу по-мужски сурово всхрапнул, и она улыбнулась ему во сне.
Проснулась утром, почистила зубы в грязноватом туалете, попила жидкий чай.
– Ну что? – весело спросила тетя Галя. – Мы с тобой похожи на золотоискательниц?
Они договорились, еще стоя на перроне, никому ни о чем не рассказывать по дороге, чтобы не заподозрили, что они везут большие деньги. Говорить надо, что едут к родственникам.
На Настю изо всех сил надвигались эта неведомая, загадочная и чудесная Мотоль. Само слово было смешным. Нелепым, но добрым. Слово ее радовало, и она уже с нетерпением ждала встречи – хотела узнать, как там все выглядит, в этой деревне Мотоль.
В Бресте пересаживались на электричку, таскали чемоданы, брали билет, потом еще ехали на электричке два часа, тетя Галя читала книжку, а Настя среди хмурых и тяжелых людей пристально смотрела в окно.
Теперь деревья двигались гораздо медленнее, и она начала понимать, что земля здесь другая, и деревья не похожи, и дома, и даже люди говорят как- то иначе. Мягко, и слова не всегда ясны. Электричка остановилась, и они вышли.
Это была действительно огромная деревня, с большими домами и высокими заборами (еще были при них ворота, с резьбой, они ее даже как-то поразили своей красотой), из труб везде валил прямой дым, лаяли собаки, и они с тетей Галей медленно, как во сне, двигались по длинной улице, притом
