– Тебе что-то не нравится? – резко спросила Лиза, и я замолк.
Вообще ситуация была какая-то дурацкая.
На мой взгляд.
Но все как-то быстро разрешилось, к моему удивлению.
– Это Лева. Он молодой журналист, – чинно сказала Багромова, и все почему-то сразу заулыбались.
Подругу ее звали Женя.
Там была мама Жени, совсем молодая еще женщина, которая стала цепко меня рассматривать, куча парней, какие-то еще другие подруги, салат оливье, красная икра, шампанское, горячее из утки, запеченной с яблоками, огромный длинный стол, и у меня скоро закружилась голова от столь новых и ярких впечатлений.
Я как-то совершенно не знал, как мне себя вести, и много ел. Багромова в какой-то момент залезла с ногами на диван, стала прыгать и кидаться во всех подушками. Я залюбовался. Ей это очень шло. Но потом включили музыку, и я пошел курить на лестничную площадку. Танцевать мне здесь ни с кем не хотелось, а с Багромовой вдруг стал танцевать совершенно другой человек.
Неожиданно выяснилось, что время быстро приближается к часу ночи (мы с Лизой приехали в гости поздно).
– Тебе, наверное, домой пора? – спросила она ласково, встретив меня в коридоре.
Я давно ждал этого вопроса. Хотелось, конечно, проводить ее до дома. В этом виделся весь смысл этого дурацкого вечера. То есть в том, что мы вместе поедем от «Речного вокзала» до «Маяковской». А потом я буду провожать ее до самого подъезда. В этот момент мне казалось, что я дождался главного момента вечера и все только начинается.
Но я, к сожалению, ошибался.
Стояла поздняя весна.
На улице было совсем тепло. Так действительно бывает весной: еще с утра ты кутаешься от холода, и хлюпаешь носом, и пока добежишь до метро, весь продрогнешь, как вдруг вечером выйдешь на улицу – и в теплом мерцающем воздухе растворяются капли дождя, фонари светят рассеянным светом, и очень хочется идти пешком.
– У тебя деньги есть? – неожиданно спросила Лиза Багромова.
– По-моему, есть, – сказал я и машинально достал кошелек.
– Просто на метро ты уже опоздал.
– Я? А ты?
– Ну, уже поздно, и мне предложили остаться.
– Тебе?
– Конечно мне! – раздраженно сказала она. – Я Женю с первого класса знаю, а тебя тут видят в первый раз. Или ты думал, что нам постелят вместе?
– Нет, я так не думал. Просто я думал, что мы вместе поедем домой.
Выяснилось, что денег у меня с собой – рубль с копейками.
– Ну это, конечно, мало… – скучно сказала Лиза. – На такси тебе не хватит. А у меня лишних нет. Ладно, стой жди троллейбуса. Вдруг повезет.
– А если не повезет? – упрямо сказал я. Мне не хотелось ее отпускать просто так.
– Ну а о чем ты думал? – жестко спросила она. – Ты же взрослый человек, Лева! Ладно, пока!
И она пошла к своей подруге Жене. Ночевать.
Я шел по Ленинградскому шоссе в каком-то странном настроении. Никогда ни до, ни после не доводилось мне совершать по Москве столь долгий ночной путь. Все троллейбусы и автобусы куда-то вдруг исчезли, как будто их и не было никогда. Машины тоже пошли спать. В тени деревьев – а они уже пустили первую листву, – да и вообще в тени было идти довольно страшно, и я в какой-то момент просто вышел на освещенную середину улицы и пошел прямо по разделительной полосе. Но скорее всего я это сделал уже позже, в районе «Войковской», когда внезапно нахлынувшая на меня эйфория достигла апогея.
По улице Юбилейной я сначала достиг моста, верней авторазвязки, и долго думал, куда поворачивать. Когда надумал, на меня пахнуло свежестью парка, с которого, как известно москвичам, начинается Речной вокзал. На клумбах еще не было цветов, но они уже дышали – семена пробивались к свету. В кустах шевелились какие-то тени. Мимо угрюмо пробежала длинная стая бродячих собак, не обращая на меня никакого внимания. «Если я погибну сегодня ночью, это будет смерть от любви», – подумал я и отчего-то хихикнул.
Мимо медленно проехала милицейская машина, и я внезапно вспомнил, что держу в руках портфель, в котором находится запрещенная к ввозу в СССР литература. Придется молчать, как Зоя Космодемьянская на допросе, подумал я.
В детстве мы часто спрашивали друг друга: «А вот если бы тебя пытали немцы, как Зою Космодемьянскую, ты бы смог?»
Я всегда честно отвечал: «Нет».