крамола, ты что, Реклама, нас заметут, гундосили они, а Бондаренко тихо хихикала.
Реклама говорил на удивительном языке, который она пыталась фиксировать в своем блокноте (остальные посетители «этажерки» неодобрительно на это смотрели); так вот, этот штурм Зимнего был у него эквивалентом самых разных вещей – от примитивного похода за водкой до приключения, которое могло продолжаться несколько дней и вбирать в свой сценарий десятки персонажей.
…Жизнь на стриту для всех племен была, конечно, лишь парадной, внешней частью существования, за пределами светового дня начинались куда более таинственные сюжеты.
Однажды Реклама, с которым она любила поговорить о книгах, причем не важно о каких, слушать его всегда было одно удовольствие, – повел ее на так называемую «блатхату», вот тогда она и узнала, что в Москве, в старых переулках, существуют брошенные дома или необжитые комнаты в коммуналках (как правило, это были так называемые «вторые» комнаты, которые нищие старухи сдавали таким компаниям за небольшие деньги или услуги) – и там свободно обитают целые колонии московских «детей цветов».
Она с Рекламой пришла в Козицкий переулок, и там в старом дореволюционном доме во дворе, на пятом этаже оказалась его резиденция – огромная комната в коммуналке с бесконечными коридорами и темной кухней, с запахом мышей, со стенами, которые были обклеены газетами сороковых годов (по времени предыдущего ремонта). В углу комнаты стояла электроплитка со сковородкой, на ней кто-то разогревал тушенку, в другом углу был пыльный матрас, на который бережно накинуто почти детское одеяльце. Одеяльце скрывало серую от времени и употребления простыню, матрас был отгорожен от остальной комнаты какой-то ветхой этажеркой. Выяснилось, что здесь ночуют почти пятнадцать человек, включая каких-то девушек.
– Ну вот… Вот здесь мы и проводим свой немного странный досуг, – церемонно сказал Реклама. – Разделишь ли ты его с нами?
Было видно, что он немного взволнован тем, что она согласилась принять его приглашение, – идти было, правда, совсем недалеко, «блатхата» располагалась в непосредственной близости от Пушки.
Рита оглянулась на портрет Джона Леннона на стене, поймала удивленный взгляд какой-то девушки.
Содержание этого досуга ей было в общем и целом понятно, оставаться здесь не хотелось, но и обижать Рекламу тоже было как-то неудобно.
Было видно, что здесь он вовсе никакой не «вождь коммуны», напротив, то, что он привел постороннего человека, вызвало некоторое смущение, если не возмущение, – но и эти свои чувства хиппи выражали настолько тихо и застенчиво, что ей это даже стало смешно.
– Реклама, – вдруг спросила она, – скажи, а почему вас не трогают?
Реклама сел на подоконник, а ей предложил единственную табуретку.
– Не знаю, – просто ответил он. – Наверное, мы им пока не нужны.
– Что значит «пока»? – не поняла Бондаренко.
– Я не знаю, – ответил он. – Мы, наверное, в радужной зоне.
– Что это значит?
– Ну когда ты смотришь на радугу, ты же не видишь, что внутри нее.
– Не понимаю.
Но это действительно так и было…
Милиция смотрела на хиппи свирепым, холодным, ненавидящим взглядом, но почему-то терпела, до той поры, пока они не устраивали больших общемосковских событий. Тогда уже брали нещадно, жестко допрашивали всех.
Одним из таких общемосковских событий был «концерт памяти Джона Леннона», который хиппи решили провести в годовщину его нелепой смерти.
По Москве распространился слух, что концерт будет на Ленгорах и играть будут «Машина времени» и другие группы.
Бондаренко запомнила, как они с подругой Хейфец выпрыгнули из семнадцатого троллейбуса и натолкнулись на очень вежливого молодого человека, который их сразу спросил:
– Вы на концерт, девушки?
Они радостно (отметив про себя удивительную для хиппи степень организации) ответили, что да, да, на концерт, конечно же на концерт, и вежливый молодой человек сказал:
– Тогда вам сюда, – и показал на какую-то кучку граждан, стоявших в сторонке.
Так Рита впервые попала в отделение милиции, где ее долго допрашивали какие-то люди, которые с ухмылкой отказывались называться и показывать удостоверение.
На все вопросы они с подругой Хейфец отвечали одинаково:
– Нам сказал один мальчик на улице, – об этом они договорились заранее, и через несколько часов их отпустили.
На самом деле о концерте им, конечно же, рассказал Реклама, кто же еще?
…Вторым человеком, ради которого она иногда посещала «этажерку», был Колпак.
Колпак, как бы это сказать поточнее, был другом и наперсником Рекламы и почти всегда находился с ним рядом. Но, в отличие от своего товарища, он
