Вот хамы.
Неожиданно повернувшись, чтобы как бы рассмотреть в витрине новые поступления в магазине «Наташа», они увидели там четкое отражение своих преследователей, нашли их не такими уж мерзкими, а переглянувшись и синхронно хлопнув ресницами, позволили им с собой познакомиться. Проведя всего час с новыми друзьями, Сашей и Димой, Хейфец с Бондаренко так же неожиданно согласились поехать к ним «на дачу в Мамонтовку», которую парни вдвоем снимали, и хотя это было чистым безумием, поездка удалась. Рита с Димой стали вместе жить, и однажды он привел ее в старый купеческий дом в Среднем Колобовском переулке и показал огромную квартиру, которую он присмотрел как «дворницкую», обязанности дворника выполнял, конечно, совсем другой человек, за определенные деньги, но в квартире им можно было теперь жить.
– Ну ты же хотела квартиру в центре? – настойчиво спросил он ее. – Хотела?
Она прожила в Колобовском четыре счастливых года и постепенно стала меньше появляться на стриту – стрит теперь был у нее дома.
Пани Броня, Петлюра, Герман Виноградов, художники и писатели – все они завертелись у них на Колобовском во второй половине восьмидесятых (кстати, однажды в этой квартире побывал и я). Она и не заметила, как это время вдруг кончилось, а когда заметила, было уже поздно – чего-то было уже не вернуть.
Но один момент той своей жизни она запомнила как-то очень сильно – это было летом, она появилась на Пушке часа в два или в три ночи, а ночи стояли удивительно светлые, ясные, теплые, она сидела на гранитном парапете и курила сигареты одну за другой.
В то время движение вообще замирало примерно в час после полуночи. Пушкинская площадь была совершенно пуста, милиционер в будке быстро засыпал, редко-редко пробегал какой-нибудь поздний пешеход, и она сидела и ждала, что кто-то сейчас появится. Она точно знала, что он появится, и вот он появился.
Это была женщина сорока примерно лет, она подошла и спросила, что Рита здесь делает.
– Жду… – честно ответила Бондаренко. – Вдруг кто-нибудь придет?
– А тогда… вы не хотите выпить кофе? – вдруг спросила женщина. – А то мне одной не хочется пить кофе. Я живу тут недалеко, на Бронной.
Встреча эта имела большие последствия, но запомнила ее Бондаренко так остро и сильно не из-за последствий – их было слишком много, и все разные, – а вот из-за этой минуты, когда она сидела на парапете одна, в середине летней ночи, и тихая площадь Пушкина как будто обняла ее и не отпускала.
В девяносто четвертом году Бондаренко как-то раз появилась в этих местах и попыталась выяснить у встретившихся людей, кто сейчас где, – это было грустно, потому что Реклама исчез, Колпак умер, бывшие утюги торговали на Арбате какой-то ерундой, «этажерку» переделали в дорогой бар, а шлюхи, напротив, сильно подешевели и стояли толпами в переулках в районе ТЮЗа, замерзшие и несчастные, их иногда пускали в театр погреться сердобольные гардеробщицы, никто больше не просил с прибалтийским акцентом денег у прохожих, хиппи перебрались в иные места, в основном по деревням, в городе им было больше не выжить…
Улицу переименовали.
Она постояла у магазина «Сыр», где теперь был не сыр, и медленно пошла к метро.
В девяностые годы Бондаренко покинула этот город практически навсегда, появляясь в нем лишь наездами, но однажды во время такого наезда ее потянуло на Усачевку, и она увидела возле метро Савушкина, обнялась с ним, и он пригласил ее в кафе, заказал два коктейля.
– Куда ты тогда исчезла? – удивился он.
Она пожала плечами.
– Так… Переехала. А ты как живешь? Где сейчас работаешь?
– Я-то? – улыбнулся Савушкин. – Я в милиции работаю. В общем, все примерно так же. А у тебя как дела?
Она не знала, что ему ответить.
– Как я рад тебя видеть, – сказал Савушкин задушевно. – Как я рад! Ты себе даже не представляешь.
Большие неприятности
На Дмитровском шоссе, у развилки, где 47-й троллейбус идет дальше, проезжая под мостом у платформы «Дмитровская», а другие маршруты поворачивают правей, на улицу Руставели, к общежитию Литинститута, короче, есть там один большой сталинский дом – по правой стороне (если ехать в область).
А незадолго до этого дома – неприметный такой поворот на 5-й Новодмитровский проезд.
Проезд этот, надо сказать, был когда-то известен всей культурной Москве – а именно потому, что начиная с 70-х годов ХХ века здесь было новое помещение издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Высилась над окружающим ландшафтом неприятная стеклобашня в двадцать этажей (так советские архитекторы представляли себе актуальные тенденции), причем совершенно отвратительная и снаружи, и внутри, и тем не менее в ней рождались и умирали самые разные творческие биографии.
…Но, впрочем, сейчас не о них речь.
Работал тут в 80-е годы и я – в скромном журнале «Вожатый», заведующим отделом эстетического воспитания, и в моем кабинете, в узкой комнате-
