журналистов, горе-изобретателей, умных и циничных главных редакторов, состарившихся секретарш или вот меня, автора композиции для пионерской агитбригады, редактора отдела эстетического воспитания?
Если честно, я часто думал о том, кому предназначаются эти наши песни для детского хора, которые мы печатаем в журнале каждый номер. Кто их аудитория, кто, так сказать, конечный потребитель нашей продукции? Часто я представлял себе стареньких женщин за пианино с одухотворенными лицами, руководительниц самодеятельных капелл, спелых, в самом соку пионервожатых в коротких юбках, незадачливых композиторов, которые работают в музыкальных школах, и конечно, конечно, я представлял детей, поющих на торжественных концертах эти самые «Веселые огоньки»…
Однако сейчас, под влиянием Даши, смысл всего этого, обычный, правильный смысл – все никак не находился.
Получалось, что все эти люди, включая меня, – врали искренне, беззастенчиво, но оставались при этом совершенно чистыми духом?
Ну да, получалось так. Но зачем?
Наконец я заснул.
Утро началось бодро. В приемной меня ждал Мочалов и пил воду из сифона.
– А я к вам! – радостно сказал он.
– Вы знаете… – бледнея и заикаясь пробормотал я, пропуская его в кабинет. – Тут такое дело…
– Я вам что хочу сказать, – перебил меня Мочалов. – Вы ту рукопись уничтожьте! Сожгите ее! Ладно? Ну или просто потом пойдите к ответственному секретарю и как бы между делом возьмите ее и выбросьте в мусорную корзину. Дело в том, что те загадки нового типа – я принес вам по ошибке. Вот новый вариант! Совсем новый! – и он торжествующе достал новую тетрадь в зеленой обложке за две копейки и стал читать с выражением:
«Ты заработал свои десять рублей, Мочалов», – со вздохом подумал я.
От этих мыслей мне стало вдруг стыдно, и я предложил ему еще чаю. Но он спешил в другую редакцию.
В этот момент мне позвонили, я обреченно поднял трубку. Это была Даша Смирнова.
– Слушай! – радостно сказала она. – А ты знаешь, как все кончилось? Мне позвонили из райкома! Представляешь?
– И что? – тупо спросил я.
– Ничего! – расхохоталась она. – Кто-то нашел мои взносы! Так что ты свободен. От всех обязательств.
Это прозвучало как-то не очень приятно.
– Слушай, Даш… – неуверенно сказал я. – А в буфет мы сегодня пойдем?
– Ладно, – смягчилась она. – Ладно, пойдем.
Трудно сказать, почему я так часто вспоминаю Женю, лауреата премии Ленинского комсомола Ваксмана, пожилую машинистку Лиду, которая печатала рукописи моих первых романов, пока не умерла, музыкального редактора Иорданского, Мочалова с его шарадами и загадками нового типа, Дашу Смирнову, свое расстроенное пианино в углу – ну почему?
Ни с кем из этих людей у меня не было глубокой человеческой любви или даже привязанности, но все вместе они представляли собой что-то такое, что казалось мне похожим на большой стеклянный шар, огромный стеклянный шар, в котором я жил тогда.
Жил легко и даже временами уютно.
Химия и жизнь
Яна Кораблева (член ВЛКСМ с 1976 г.) решила покрасить колготки в зеленый цвет. В связи с этим она позвала к себе домой подругу Чайлахян – для оказания моральной поддержки, ну и вообще.
– Ну а чего в зеленый-то вдруг? – угрюмо спросила подруга Чайлахян, выслушав ее. – Чего не в синий хотя бы?
– Ну не в зеленый, а в темно-зеленый, – сказала Кораблева терпеливо. – Понимаешь?
– Понимаю, – сказала Чайлахян. – А у тебя чего, краска есть?
Кораблева знала, что существуют в принципе такие «красители для ткани», но поскольку не знала, где их берут и сколько они стоят, решила обойтись народными средствами.
– Ладно, – сказала Чайлахян мрачно. – Тащи свою зеленку.
Зеленки у мамы был целый запас, поэтому с ней проблем никаких не было. Чайлахян и Кораблева водрузили тазик средних размеров на кухонный стол и вылили туда целый пузырек. Вода была теплой, умеренно-комнатной температуры, но в общем-то она вовсе не собиралась становиться сразу зеленой, зеленка плавала в ней как бы отдельно, такими облачками ядовитого цвета, смутно напоминающими учебные фильмы о химическом и бактериологическом оружии, которые им показывали однажды на гражданской обороне.
– Надо помешать, – сказала Чайлахян.
Она была крупная девочка, выше Кораблевой на целую голову, всегда ее защищала от хулиганов и вообще прониклась к ней с первого класса какой-то восточной нежностью. Но даже верную подругу Чайлахян замысел Кораблевой немного смущал.
Вообще – замечу я тут в скобках – все эти теории про то, что у красивых девушек всегда некрасивые подруги и так далее, – все это полный бред.
