земля под ними оказалась сырой. Местами попадались и лужи болотной воды. А когда при этом понимаешь, что под тобой что-то не вполне твердое, то внутри делается и вовсе нехорошо. Так что извозюкались изрядно, но Вася Сдасюк, похоже, вывел нас к цели наиболее сухим путем, если таковой на болоте вообще бывает.
Немцы почему-то проигнорировали пальбу нашего «дегтяря» и не устроили никакой «ответки». Если бы они «для профилактики» начали долбить по болоту, к примеру, из минометов, мало нам бы точно не показалось.
Наконец мы доползли до огонька. И точно, на земле лежало что-то мохнато-бесформенное. Не то холмик, не то человек в уродливой одежде. Во всяком случае, признаков жизни это «чудо болотное» не подавало категорически.
– Смотрите в оба, – шепнул я разведчикам. – А то вдруг он тут не один гулял…
Они молча и бесшумно уползли вперед.
Между тем я ощупал это самое «нечто». Разумеется, это был человек в специфической маскировке, типа плащ-накидки как бы из мочала, с вплетенными веточками, травой и сухими листьями. Вполне знакомая вещь. В наше время у снайперов такие маскировочные костюмы называются термином «леший». Со стороны это, кстати говоря, действительно должно было походить на какую-нибудь кикимору болотную или Лихо Одноглазое.
Хоть и не сразу я нашел на этой накидке завязки, ослабил их и ощупал нечто. Нечто разочаровало. Это был вполне обычный фриц. Ожидаемо мертвый. Поскольку пуля Номоханова попала ему точно в середину груди.
– С девяносто третьим тебя, – поздравил я снайпера.
– Спасибо, товарищ командир, – прошептал он в ответ.
А я меж тем продолжил шмон трупа. Документов нет, знаков различия тоже. Одет в куртку и штаны с мелкопятнистым камуфляжем (немцы такой рисунок, кажется, называли «пантеркой»). На голове каска в таком же камуфляжном чехле. На каске с помощью обруча и резинового жгута закреплен фонарик типа шахтерского с зеленовато-желтым стеклом. Фонарик установлен с таким расчетом, чтобы его было видно из-за маскировки. Провод от фонарика тянулся в нагрудный карман убитого, где обнаружилась жестяная коробочка с батарейками, как у обычного карманного фонарика, и тумблером включения-выключения. Вооружен убитый был автоматом «МР-38/40». Кроме сумок с запасными автоматными рожками, на его поясном ремне висел брезентовый чехол (похожий на те, в каких тогда носили свои флажки регулировщики, только длиннее) с четырьмя щупами – тонкими металлическими штырями полуметровой длины. А еще при убитом была полевая сумка из эрзац-кожи с крупномасштабной картой этого участка местности, с какими-то отметками. Ну, в принципе, все было понятно. Действительно, очень походило на инженерную разведку местности. Я щелкнул переключателем, и огонек на каске убитого погас.
– Ну что, берем его? – прошептал я Васе и Номоханову.
И в этот момент, метрах в тридцати от нас, неуверенный и в то же время какой-то уж слишком услужливый голос позвал громким шепотом со стороны болота:
– Герр шарфюрер, где вы там?
Я даже не успел среагировать (как, впрочем, и Вася со снайпером) на это, поскольку сразу же последовал глухой удар по мягкому и невнятное мычание. А через пару минут к нам подползли разведчики, тащившие волоком кого-то извивающегося, с кляпом во рту, упакованного по рукам и ногам (руки ему связали за спиной), как пучок редиски. Четко сработали, уважаю.
– Тут еще один гулял, – прошептал один из разведчиков.
Кто таков? Я, насколько позволяла темнота, осмотрел, а точнее, ощупал нежданного пленного. Разведчики отобрали у него немецкую винтовку, одет неизвестный был в немецкий солдатский китель, но без погон, на голове немецкая кепи без кокарды, штаны и сапоги, похоже, цивильного образца. На левом рукаве белела хорошо видимая в темноте повязка с натрафареченными черными, готическими буквами «Im Dienst der Deutsсhe Wehrmacht».
– Все ясно, – прошептал я своим спутникам. – Берем обоих с собой и ползем обратно. А уж там допросим…
Мы с Васей тащили волоком труп немца, а разведчики – живого полицая (или кто он там был на самом деле?). Номоханов был прикрывающим наш отход «арьергардом».
Ползти обратно с грузом было нелегко. Мы извозюкались еще больше и откровенно упрели. Зато я понял, каково было наши девчонкам-санитаркам таскать раненых на себе по полю боя.
Тем не менее мы достаточно точно доползли до нашей исходной точки, а именно – окопа.
– Ну и кто это такой? – спросил я, когда мы не-много отдышались, освещая позаимствованным у разведчиков фонариком лицо пленного. Это был мужик лет пятидесяти, небритый, рожа хитрая и довольно гладкая для голодных военных времен, лихорадочно моргавшие глаза слезились.
– Погодьте, – сказал вдруг Вася, присмотревшись к пленному минуту-другую. – Да я же его, суку такую, знаю…
– Ну и что это за хрен с бугра?
– Это Кураков. Он до войны в соседнем колхозе «Имени Сакко и Ванцетти» бухгалтером работал. В сельсовете. А с тех пор как немцы пришли – в полиции. Только когда наши вернулись, он вроде как на запад подался, у нас в отряде говорили, что то ли в Жлобин, то ли еще куда. Товарищ командир, его к стенке надо! Та еще сволочь, в прошлом году он два раза партизан и подпольщиков вешал…
