спрятаться за горящей самоходкой. Уж не знаю, просто так он там лежал или с намеком, но, когда наши танкисты подошли вплотную, он даже и не пытался сопротивляться, тем более что никакого личного оружия при нем не было.
Увидев живого врага, Никитин немедленно прибежал к нам, оставив Татьяну ковыряться в подбитом «Штуге» одну. Хотя она явно не была против.
Затем мы с ним сообща попытались допросить пленного.
Длинный востроносый немец с зачесанными назад жидкими светлыми волосами, в мокрой и перепачканной землей и машинным маслом серо-зеленой форме танкистского покроя, назвался унтер-офицером Гансом Брандтом из 190-го дивизиона штурмовых орудий. То же самое было написано и в найденных у него документах.
Пленный сообщил нам, что накануне их откомандировали из-под Севастополя в Джанкой за новой матчастью. Так уж совпало, что, когда они прибыли туда, русские высадили десант в Керчи и их вместе с этой самой новой матчастью, которую не велели разгружать с платформ, отправили не обратно под Севастополь, а дальше по железной дороге, во Владиславовку.
Там они наконец выгрузились и больше суток чего-то ждали. Потом штаб 11-й немецкой армии наконец приказали им контратаковать наступающих русских. При этом им обещали пехотную поддержку, но пехота к ним так и не прибыла, хотя они еще полдня ждали ее на исходных позициях. Наконец им приказали действовать тем, что было в наличии. Немецкий самоходчик рассказал, что они сумели относительно легко прорвать боевые порядки наших атакующих частей (каких именно – с его слов было непонятно, но имелась в виду пехота) и прошли достаточно далеко в сторону Керчи, рассеяв и частично уничтожив по пути какую-то танковую часть и несколько обозов. И буквально минут за двадцать до нашего появления им неожиданно передали по рации приказ из штаба 11-й армии – немедленно прекратить дальнейшее продвижение и возвращаться на исходные позиции, поскольку второй русский десант, высадившийся у Феодосии, имел некоторый успех, а резервов у Манштейна не было. Это значило, что закреплять и развивать их сегодняшний успех было просто некому. Но отойти немцы не успели, поскольку как снег на голову с тыла на них свалились два наших «КВ».
Дальнейшее нам в общих чертах было известно и без него. При этом пленный немец заявил, что он всего лишь механик-водитель и сам ни в кого не стрелял (ну, разумеется!) и вообще он «арбайтер» и чуть ли не тельмановец-ротфронтовец. При этом о матчасти немец не смог сообщить ничего внятного, кроме того, что эти новые длинноствольные «Штуги» прибыли в Крым прямо из Дриттен Райха, по железной дороге из Армянска в Джанкой. А штатных экипажей при них не было.
Пока мы бились с допросом пленного (даже если ты учил немецкий в школе и институте, понять торопливую скороговорку природного дойча русскому человеку обычно затруднительно), вернулся Сигизмундыч, а с ним еще два грузовика – «ЗИС-5» и полуторка. Битком набитый пехотой «ЗИС» поехал дальше, в ту сторону, где остался Безклубнев со своими хачиками. А вот во второй машине приехал некий контрразведчик, представившийся капитаном Шутилиным из особого отдела 44-й армии, с парой автоматчиков. Первый увиденный мной на этой войне живьем особист был, на удивление, одет в обычную, полевую шинель с защитными петлицами и серую ушанку с серо-зеленой звездочкой. А внешне он походил не на кровожадного монстра (какими представляют особистов в наших глупых сериалах), а скорее на очень уставшего учителя младших классов.
Как оказалось, наши в Керчи ничего не знали ни о прорыве немецких штурмовых орудий, ни о высадке с моря двух наших тяжелых танков и поэтому после того как Сигизмундыч доложил об этом, отправили сюда для выяснения обстановки разведвзвод с рацией (тот самый, что проехал мимо нас на «ЗИС- 5») и этого самого Шутилина. Сигизмундыч ничего не знал о пленном, но надо признать, что Шутилин прибыл очень кстати, поскольку наш капитан Никитин с радостью сдал ему захваченного немца и подробно рассказал о том, что именно тут произошло и кто мы такие. И воодушевленный контрразведчик, которому Никитин дал какую-то записку, немедленно уехал обратно, в сторону Керчи.
А мы остались. При этом Никитин и Татьяна собрали и погрузили (с помощью меня и водителя) в наш «ГАЗ-ААА» найденные в подбитой немецкой самоходки новые 75-мм снаряды (в первую очередь, естественно, подкалиберные), прицел и всю техническую документацию, которая нашлась в самоходке и у убитых немцев. В процессе погрузки я в какой-то момент сумел разглядеть на крыше одной из хат села (местные пейзане то ли сбежали, то ли привычно затихарились – посидев три месяца под немцами, они должны были это хорошо освоить), возле которого все и происходило, все того же старого знакомого – здоровенного серо-полосатого кота. И понял, чье-то неведомое, недреманное око ненавязчиво наблюдало за мной и здесь…
Меньше чем через час приехала камуфлированная полосами неровно нанесенных белил и от того похожая на зебру «эмка» с неким капитаном с танковыми петлицами на шинели. Капитан представился Никитину начальником штаба 39-й танковой бригады 44-й армии и был обладателем смешной фамилии Афанаско. Этот Афанаско жутко обрадовался нежданно свалившемуся на него подарку судьбы в виде сразу двух тяжелых танков «КВ» и немедленно приказал обоим экипажам Веретенина и Пудовкина разворачиваться и срочно следовать с ним в сторону Феодосии. Прежде чем запрыгнуть в «эмку», он посоветовал нам ехать в Керчь, где нам «точно помогут».
Других вариантов не было, и мы прибыли в переполненную продолжавшими прибывать в порт на всевозможных «маломерных судах» нашими частями Керчь, которая очень напоминала охваченных пожаром склад, где все бегают и суетятся порой совершенно не по делу.
Добравшись до какого ни есть командования Крымского фронта, Никитин немедленно развил бурную деятельность, тыкая в нос задерганным генералам и полковникам своими документами и полномочиями. Он очень быстро связался с Автобронетанковым управлением. И наша информация о новых германских штурмовых орудиях оказалась настолько важной, что на ее фоне даже поступившая чуть позже в штаб фронта информация о том, что оба
