«Почему вы наказываете меня?! Ведь я сказал правду!» За это меня наказали еще раз. Но как только мы вышли из церкви, братья хлопнули меня по спине и трижды прокричали «ура!» в мою честь на рыночной площади. А когда мы подходили к Крэнбруку, они подняли меня на плечи – отец видел, как они внесли меня в дом. Он перестал смазывать ось мельничного колеса жиром, вытер руки и направился к нам. Когда братья рассказали ему о том, что произошло, он сказал: «Джон, ты хороший парень. Никогда не забывай, что голос твоей матери чистым и приятным сделал сам Господь. Но Господь не создавал священников – он создал людей. Некоторые из них – хорошие люди, другие – дурные. И единственный способ разобраться – сказать им правду. Сегодня за ужином ты будешь разрезать мясо – это твоя награда».
От воспоминаний меня отвлек скребущий звук в темноте. От испуга я затаил дыхание, но звук повторился.
Здесь, над каменными фигурами фасада собора, рядом со мной был кто-то еще.
Я подвинулся и вытянул руку – а вдруг этот кто-то опасен? Но он не пытался скрыть свое присутствие. Я слышал, как он потирает руки, пытаясь согреться, и кашляет. Через минуту он запел:
Я похолодел от ужаса.
– Кто здесь? Кто ты?
– Ты знаешь меня, Джон, – ответил голос, очень похожий на мой.
– Кто ты?
– Они зовут меня Джоном…
– Как ты сюда попал? Ты был каменщиком?
– Ты знаешь, кто я…
– Ты Джон Комб? Тот, кто работал со мной в Солсбери, а потом отправился к кругу гигантов?
– Нет. Я родился в Крэнбруке, а сейчас живу в Рейменте, в усадьбе Рей.
Я лишился дара речи.
– Нет! Это я! Ты самозванец!
– Нет. Я – это ты!
– Убирайся прочь! – закричал я и услышал, как мой голос отдается от каменных стен. Горький вопль вернулся ко мне, отразившись от крыши собора. Я отодвинулся чуть дальше.
– Тебе от меня не избавиться, – произнес голос.
Я услышал шепоты мужчин и женщин в соборе – казалось, меня окружают десятки тысяч призраков. Их отчаяние буквально сочилось сквозь камни.
– Где мой брат?
– Я оставил его в доме кузнеца Ричарда – ты же знаешь…
– И где он сейчас?
– Я не знаю, потому что этого не знаешь ты.
– Ты говоришь не так, как я.
– Меня не мучает и твоя боль – из-за той ссадины, под правой рукой…
Теперь мне казалось, что голос звучит отовсюду. Я попытался лягнуть его правой ногой, но ощутил лишь пустоту и скользкую поверхность свинцовой крыши.
– Господи Иисусе, помоги мне, – пробормотал я.
– Наша мать поет лучше священника, – сказал голос.
– Прекрати! – крикнул я, но голос снова запел:
– Весело бывает летом…
Я снова лягнул его ногой и снова не ощутил ничего, кроме каменного парапета.
Я рухнул на колени, прижался лбом к холодному свинцу и начал молиться:
