Я отрицательно покачал головой.
– Тогда ты должен уйти.
– Ты отказываешь паломнику в праве прийти в дом Господа, потому что у него нет пары монет? Это неправильно!
– По твоему дыханию я чувствую, что ты не паломник. Ты пьян. Уходи – или я позову сторожей.
Я шагнул вперед и толкнул его.
– Нет! Бог обещал мне, что я умру не сегодня – и не завтра!
– Ты не можешь войти!
– Ты ошибаешься. Я уже вошел.
Я прошел мимо него и свернул налево, в часовню святого Эдмунда. Я поднялся к деревянной ширме, отделяющей часовню от помещения церкви. Двери были заперты. Я поискал отверстие, надеясь разглядеть алтарь, где я когда-то изобразил лицо Уильяма. Его там не было – не было и самого алтаря. Там не было ничего – даже алтаря. Это была не часовня. Простой каменный мешок.
В гневе я ударил кулаком по ширме и побежал по нефу. Повсюду стояли деревянные скамьи, словно люди этого времени стали слишком слабы, чтобы стоя слушать слово Господа. Я посмотрел наверх – в соборе почти не осталось резных фигур. Алтарные образы были уничтожены, да и самих алтарей не осталось. Надгробные надписи кто-то осквернил непристойными рисунками. Прекрасная женская головка, изваянная Уильямом Джоем, утратила подбородок, и лицо ее стало безобразным. С алтарной преграды сняли крест, заменив его странной конструкцией из дерева и металла. Ни в одной из боковых часовен не осталось ни алтарей, ни росписей. Окна были застеклены простым прозрачным стеклом. Они вырвали собору зубы, и теперь нежная улыбка пугала зияющими провалами.
– Эй ты! Уходи! – кричал мне священник. – Ты не можешь сюда войти! Это святое место!
– Больше нет, – ответил я, проходя за алтарную преграду.
На меня набросились двое в черных рясах. Один пытался оторвать мою руку от двери на хоры, но я попросту отбросил его в сторону. Другой хотел остановить меня, схватив за плечо. Я повернулся и оттолкнул и его тоже.
– Не мешайте моему призванию, – сказал я. – Поцелуй дьявола горит на моих губах! И вы вряд ли захотите ощутить его!
Я повернулся и пошел по хорам. Вид разрушений терзал мою душу. Краска на стенах давно облупилась. За главным алтарем более не было алтарного образа – только простые деревянные панели. Большое восточное окно собора лишилось розы, некогда сиявшей синим и красным светом. Маленькие арки обрушились. Даже огромный трон епископа Стейплдона своим жалким видом более всего напоминал затонувший корабль.
Я вошел в часовню святых Андрея и Екатерины.
И сразу же увидел Уильяма. Фигура почти не имела лица и ничем не напоминала моего брата. Казалось, что лицо смыто приливами времени и утратило свои черты. Я повернулся, чтобы увидеть лицо моей жены на алтаре святой Екатерины. Фигура все еще стояла там. Она лишилась красок, но пострадала не так сильно. На голове и лице виднелись следы птичьего помета, словно кто-то разбил десяток яиц над ее головой и оставил гнить. Фигуру напротив Уильям Джой ваял с меня. У нее был поврежден подбородок – и те же следы птичьего помета на голове.
Вот все, что осталось от нас. То же самое останется от каждого: мелкие фрагменты, изуродованные людьми, которым нет дела до прошлого и которые не понимают смысла его памятников.
Мне казалось, что весь собор, как огромный камень, швырнули в глубокий пруд. Стайка мелких рыбок-священников то вплывает, то выплывает из этого остова, не замечая фигур, в которых воплотилась вся моя жизнь. Щука в рясе мелькает в ярком свете витражей, пузырьки поднимаются между резными арками. Щука не обращает на них внимания, ее холодный взгляд ищет только серебристый блеск очередной монетки, брошенной случайным гостем и медленно опускающейся на дно.
Мой взгляд упал на маленькую резную голову у пяты свода. Я вырезал ее, когда мне было двадцать лет. Я изобразил лысого диакона, но моим товарищам она очень понравилась. Теперь же губы диакона кто-то стесал, от чего посреди лица и на щеке образовался глубокий провал. Казалось, череп вопит от отчаяния в вечности.
Я повернул к дверям часовни и наткнулся на преследовавших меня священников.
– Вы безбожники! – закричал я. – Разве вы решились бы стесать лица ваших матерей с их голов? А в соборе вы сделали именно это! – Я обвел рукой стены и свод. – Каждый камень здесь – творение рук человеческих. У этих людей были страсти и страхи, и свои чувства они вложили в эти камни. Этот собор строился, чтобы привести мужчин и женщин к Богу, приблизить нас к Господу! Но ваши безбожные деяния превратили собор в безликую груду мусора – и все это во имя дьявольской прибыли!
– Как можешь ты говорить такое? – возмутился один из священников.
– Как могли вы сотворить такое?! Где прекрасные скульптуры, некогда украшавшие это место? Где цвет и свет? Где любовь?
– Уходи! Немедленно!
– Достаточно, – рявкнул старый, толстый священник. – Этому человеку место в тюрьме. Тимоти, зови сторожей! Он должен предстать перед членами магистрата еще до заката. Они спустят кожу с его спины!
