Мы с Уильямом пошли дальше молча. Уже почти стемнело. Мы подошли к перекрестку в Сент-Сетивола, возле восточных ворот города. Температура стремительно падала. Поля подернулись инеем. На фоне темно-синего неба четко вырисовывались силуэты крепостных укреплений, а прямо перед воротами виднелись городские виселицы. Было странно видеть их пустыми. Обычно там болтался хотя бы один вор – в предостережение другим. И тут же мы почувствовали знакомую вонь городских сточных канав. То, что раньше вызывало тошноту, сейчас показалось утешительным признаком нормальности.
– Дай мне твой узел, – сказал Уильям. – И прикрой щетину капюшоном. Сейчас уже темно. Попробую сделать вид, что ты – моя жена.
– Черт тебя побери, Уильям, я не собираюсь этого делать!
– Нам нужно уговорить стражника, чтобы он впустил нас. Тебе никого не убедить в том, что это я – твоя жена. Так что ты либо принимаешь мой план, либо находишь женщину, которая сыграет для тебя эту роль. Попробуй – несложное дело здесь, за городскими стенами в сумерках и на морозе. Да еще возле чумной ямы!
Я отдал Уильяму свою дорожную суму, а сам обмотал лицо длинным лирипипом[2] в виде кисточки. Свою родословную лирипип ведет от шаперона – капюшона с длинным шлыком. Название liripipe возникло от латинского «cleri ephippium» (головной убор католического духовенства).
Уильям изо всех сил заколотил в ворота с криком:
– Открой, мастер привратник! Открой!
Никто не отвечал. Уильям продолжал колотить в ворота:
– Открой, если ты окончательно не оглох! Открой, сукин ты сын! Открой эти чертовы ворота!
– Кем бы ты ни был, ты сюда не войдешь. Мэр отдал приказ, чтобы все входили и выходили только через северные ворота.
– Благодарю тебя, добрый человек, – крикнул Уильям. – Пусть Господь в безграничном милосердии своем смилуется над тобой. Доброй ночи.
Мы с Уильямом в темноте побрели вдоль городских стен. Мы слышали, как мерзлая земля скрипит под нашими ногами, слышали посапывание и стоны дремлющего младенца. Время от времени над нашими головами ухали совы. А иногда слышались другие звуки: жуткий плач в городе. У северных ворот мы тоже слышали душераздирающие рыдания над мертвыми телами родных людей.
– Что это за шум? – прошептал я.
– Причитания. Оплакивание мертвых.
– Если бы наши кости могли петь, они пели бы так…
Младенец проснулся и снова начал кричать.
– Тише, Лазарь, – шепнул я.
– Ты дал ему имя? – прошипел Уильям.
– В честь святого Лазаря, восставшего из мертвых. Завтра праздник этого святого.
– Зачем ты сделал это?
– Это показалось мне правильным.
– Ради всего святого, Джон, правильно было бы оставить этого ребенка и позволить Господу решить его судьбу.
Уильям снова вытащил свой нож и стал стучать рукоятью по дубовым воротам.
– Добрый привратник, впусти нас ради всего святого! Я торговец, я часто бывал в Эксетере. А сейчас я иду со своей женой… Джоанной… и моим сыном Лазарем. Мы пришли из Солсбери, моя лошадь пала сразу, как мы вышли из города. Открой нам, умоляю тебя!
Мы ждали ответа.
– Зачем нам нужен этот забытый богом городишко? – тихо проворчал Уильям. – Если бы не младенец, я бы отправился домой. За ночь мы добрались бы.
Но потом он снова забарабанил по воротам:
– Добрый привратник! Впусти нас! Меня приютит кузнец Ричард, он живет рядом с аббатством святого Николая…
– Слышу, слышу, – раздался голос привратника. – Иду уже, лопни твои глаза! И уйми своего щенка!
Дверца в боковой створке ворот приоткрылась, и мы увидели тощего, лысеющего мужчину. Он держал почти догоревший факел. Красные искры сыпались на землю.
– Как, ты сказал, тебя зовут?
– Уильям Берд, торговец из Мортона. Ты наверняка узнаешь меня, если посветишь мне в лицо.
Привратник поднес факел к лицу Уильяма. Слабый свет осветил и меня. Наш вид и плач Лазаря успокоили привратника.
– Мне приказано впускать только вольных жителей города и их родственников. Никаких странников, аптекарей, точильщиков, жестянщиков, бродяг, нищих и коновалов.
– Разве я похож на бродягу? – ответил Уильям. – Мы с женой приезжали сюда перед днем святого Михаила на повозке, запряженной четверкой лошадей. Мы привозили шерсть. А теперь мы вернулись пешими и неимущими. Мне пришлось за бесценок продать лошадей и повозку в Солсбери. А потом и
