– Лилли… Лилли, это неправда. Я…
– Мне было больно, Генри. Они делали мне очень больно. Они резали мое тело, а потом бросили в яму. Засыпали землей. Мне было страшно, Генри. Земля такая тяжелая, такая холодная. Почему ты не лег рядом со мной?
– Ты мертва, Лилли, – прошептал Генри, и соленые капли сорвались с ресниц и покатились по щекам.
– Да, я мертва. А все потому, что не дождалась тебя. Где ты был, Генри? Где ты был, когда комья земли падали на мое тело? Она забивалась мне в рот, смешивалась с кровью. Мне было так страшно умирать без тебя. Вернись ко мне, останься со мной. Мой брат.
Генри сморгнул. Мутная пелена рассыпалась градом слез, но зато пропало наваждение. Макалистер тряхнул головой.
– Ты не Лилли. Она бы ни за что не позвала меня за собой.
Он развернулся, чтобы уйти, но не смог.
Стена и дверь в ней исчезли в холодном ярко-рыжем пламени. Он горел беззвучно, то поднимаясь, то оседая до самого пола, и прогорел за считанные секунды. На черном пепелище белели кости, не тронутые голодным пламенем.
– Ты вернулся, сынок?
Мамин голос уже не ласкал сознание, и Генри поспешил напомнить себе, кто он и где находится.
– Я хочу тебя обнять, мы так давно не виделись, мой маленький Генри. Твой отец тоже ждет тебя. Почему ты так долго не возвращался домой?
Генри зажал ладонями уши, но тихий голос проникал прямо в мозг.
– Мы все тебя ждали, Генри, я ждала. Но ты так и не пришел. Ты даже не видел, как меня хоронили.
– Я ненавижу тебя, брат.
– Ты не можешь быть моим сыном.
– Ты предал нас.
– Трус.
– Проклинаем.
– Мы проклинаем тебя.
Голоса слились в один, слова – в не различимую массу, в белый шум, давящий на нервы. Генри сильнее сжал голову, но это не помогало, и яростные крики мертвых душ вонзались в нее раскаленными иглами. Он не заметил, как под тяжестью этого жуткого давления опустился на колени, перед глазами все плыло – то это призрачное пепелище, то мрачный подвал, то светлая кухонка его родного дома, то низкие своды шахты, в которой погиб отец. Все, перед кем Генри виноват и кого не сумел спасти, пришли, чтобы мучить его. Чтобы его добить, оставить здесь навсегда.
– Ты никому не нужен, – шепнула на ухо Сакураи, обольстительно и сладко до зубной боли. – Так и сгинешь тут один. Никчемный верный пес. Как я не смогла стать счастливой, пока была жива, так и ты не сможешь. Никогда. Никогда. Никогда…
Это короткое слово, рубленое как удар с плеча, било Генри по больному. И нельзя было от этой боли спрятаться. На этот раз теневая сторона своего не упустит.
– Генри.
Макалистер ниже наклонил голову, боясь смотреть в глаза новому призраку, но тот был настойчив.
– Генри, взгляни на меня. Это я. Генри. Генри!
Нет, это невозможно.
Макалистер медленно поднял голову и открыл глаза.
– Нет, – прошептал он неверяще. – Нет. Ты… Ты же еще жив. Ты не мог умереть.
Сората сидел на коленях перед ним и с беспокойством заглядывал в глаза.
– Но я мертв, Генри. Ты дал мне умереть. Мой жестокий добрый Генри. Твоя доброта убила меня.
Генри опустил взгляд в пол и увидел, как из-под Сораты расползалась отвратительно красная лужа, густая и вязкая. Она блестела как масло, но это была кровь.
– Я мертв, – с мягкой улыбкой повторил Сората. – И теперь мы всегда будем вместе, ты и я. Разве ты не этого хотел? Я буду твоим лучшим мертвым другом, мой Генри.
– Это неправда! – закричал Макалистер. Кровавая лужа коснулась его, но он ничего не чувствовал, кроме отупляющего ужаса. Он сковывал его ледяным панцирем, не давал пошевелиться. Быть может, так и наступает смерть. Тихо, как сон, под убаюкивающий напев колыбельной.
