откусил, еще раз подумал. – Это такое мероприятие, когда надо посмотреть… Но про это тсс – ни звука… Подписку о неразглашении помните?..
– Нет, – честно рванул в отказ Федор Андреевич. – Ничего не подписывал…
– Устную подписку… Слово давали… Помните?
– А-а, это помню…
– Ну вот… Заходим, значит. А жилье-то, жилье – смотреть не на что, и даже непонятно, куда только тратил деньжищи закордонных хозяев…
– Может, их и не было? – робко предположил Федор Андреевич.
– Кого – деньжищ или хозяев?
– Обоих…
– Как это – не было? Были. Суд установил… Поздно, но установил…
– Почему – поздно?..
– Ну так я ж и говорю. Раньше надо было. Мы как зашли – прямо ахнули: вражеская литература – стопками и открыто… Мог же припрятать от детей там или еще от кого…
– От вас?
– От нас не спрячешь – любой тайник на раз-два отыщем… Вот у вас есть какой тайник? – тыкнул пальцем в директорскую грудь Недомерок. – С самогоном, например?..
– Ни боже ж мой, – забормотал Федор Андреевич. – Мне-то чего таить?..
– Не скажите… – не очень доверчиво протянул Недомерок, но палец все-таки убрал. – У каждого что-нибудь да найдется для утайки…
– Ну так только если от бабы, – вильнул Федор Андреевич, – чирик или поллитру – это может, но чтобы от вас… или, не дай бог, от партии…
– Вот это правильно… А тому вражине все было нипочем… Это же представить невозможно: дети ходят, а Солженицын лежит… и под ним еще какая- нибудь Цветаева…
– И что – все забрали?
– Нет, забрать нельзя, обыск-то нелегальный, а у нас все и всегда строго по закону. Если обыск – так с понятыми, с протоколом. – Недомерок ронял слова солидно, на чуточку приоткрывая служебные сложности постороннему. – Посмотрели, чтобы понять – пора или пусть еще погуляет. Решили – пора. А он возьми и – ту-ту, переехал… – Недомерок обиженно вздохнул. – В общем, брали его уже ростовские коллеги. Им и награды, и звания, и разное другое, а нам только благодарность за содействие… с занесением.
– Да ладно, – не внял Федор Андреевич Недомерковым обидам. – Дело-то одно делаете… Все вместе…
– Делаем-то вместе и одно, – не отходил от обиды Недомерок, – а награждают розно и по отдельности…
– А у Льва Ильича тоже негласно смотрели? – не сдержал любопытство Федор Андреевич.
Недомерок понял, что сделал непростительный промах. И дело не в том, что негласный обыск подозреваемого ни к чему не привел, а в том, что потенциальный свидетель нюх потерял и забылся, осмеливаясь задавать вопросы о ходе расследования. Капитан представил, что этот разговор стал известным его начальству, и мгновенно протрезвел, потея ладонями и шеей…
«Хорошо, что у нас еще в дефиците жучки и прочая техника подслушки… Не узнают… Надо этого любознательного еще припугнуть…»
– Так не забывайте про подписку о неразглашении, – совсем уже не застольным голосом отчеканил Недомерок.
– А давайте я эту подписку и вправду подпишу, – осмелел Федор Андреевич.
Дело в том, что он уже посекретничал с Йефом, и ему хотелось увидеть эту бумагу с подпиской и прочесть там, кто он такой в будущем деле Йефа – капитанов агент, или свидетель, или еще кто…
– Достаточно устного согласия, – отмахнулся капитан, сам еще не решивший, кем будет Федор Андреевич (пока что и дело не двигалось, и от директора никакого толку).
Этим застольем и закончились доверительные беседы Недомерка с агентом Федором Андреевичем – как отрезало. Взамен на капитана Матюшина стала нападать паника – правда минутная, но со слабостью в ногах и мокрыми ладонями.
Зато у Федора Андреевича ладони перестали потеть – совсем перестали.
Примерно в тот же зимний вечер, когда Недомерок так неудачно излил давние обиды своей души на Федора Андреевича, в котельную к Недобитку ввалился радостный Степаныч. Накануне, после того как обнаружилось, что все они являются хранителями примерно одной государственной тайны, до него вдруг дошла грандиозность таящихся рядом событий.
– Григорий! – заорал завхоз, сбивая снег с протертого полушубка. – Памятуешь, как я казау про хлебное место?
– Не-е, – попытался вспомнить Григорий, но не слишком усердно.
– Да я казау, что один жид устроил на свое место другого, – понукал к воспоминаниям завхоз. – Что, стало быть, – хлебное место…
– А-а, – вроде бы согласился Григорий, то ли вспомнив, то ли устав вспоминать.
– Нет уж, ты точно вспомни, – наседал Степаныч. – Ты еще спрашивал, чем это место такое из себя хлебное!
