Основной работой Петровича было браконьерство, а единственной мечтой – построить баньку, свою собственную, чтоб сам себе хозяин. Со строительством все время не ладилось, потому что Петровичу всегда хотелось «присесть на чуток и слегка курнуть» (если, конечно, к тому времени он уже не присел). Куда присесть – это не так важно: на корточки, на завалинку, на сидушку плоскодонки, с которой он браконьерил, на ступеньку крыльца продмага, где он спозаранку занимал очередь в винный отдел.
Жил Петрович один в какой-то хмурной избе без особого достатку, но и без нужды. Пенсия, браконьерство – этого хватало, тем более и расходов было не слишком много. Были у него какие родичи или он кругом один – Йеф не знал и сам не выспрашивал. Они и общались как-то настороже до одного случая.
Петрович курил махру, сворачивая из нее ладные и ровные цигарки, и однажды Лев Ильич попросил старика научить его этому искусству. (Почему-то весь тот день не отпускала нудящая мысль, что пригодится, вот и попросил – вынужденно, можно сказать.)
– Учить? Так учись. Дурное дело не хитрое, – согласился старик, предлагая Йефу присесть напротив. – Да чего оглядаешься? На корточки присядай – самое оно…
Петрович неспешно оторвал от газеты прямоугольную тарочку, перегнул ее вдоль и в изгиб засыпал горсточку крупной махры известного на всю страну Моршанского предприятия. Потом не очень ловким пальцем расправил махорку в тарочке ровно по всей длине. Получилось примерно на полторы сигаретные толщины. Теперь Петрович взял тарочку в две горсти и стал сворачивать цигарку, укручивая большими пальцами махру. Недовернутый край газетной скрутки Петрович обильно послюнявил и заклеил, а потом, к полному изумлению Льва Ильича, взял готовую цигарку за один конец, а другим всунул всю целиком в свой беззубый рот и тут же вытащил уже обслюнявую и выровненную губами в совсем правильный цилиндрик – такая ровненькая цигарета. Это свое творение старик протянул Йефу, если и ухмыляясь, то незаметно…
Лев Ильич взял цигарку без какой-либо видимой заминки и с самым будничным видом всунул ее в рот, прикуривая от спички Петровича. Даже не поморщился. И это при его чуть не болезненной брезгливости! Долго еще Йеф ставил себе в заслугу ту учебу, а Сидор Петрович с той поры признал его за хорошего человека, хоть до того евреев не жаловал. Кстати, урок оказался не лишним – цигарки крутить Йеф научился.
– Живите добра! – приветствовал гостей Петрович, приглашая в горницу.
В дому был вечный сумрак, окна так и оставались законопаченными с зимы – с изжелтелой в хлам ватой между рамами (может, еще с позапрошлой зимы). В комнате было трудно дышать: воздух был испит целиком, выжжен махрой, выцежен какими-то страшными одинокими ночами.
Эта комната пугала Даньку, и он оцепенел, не умея понять, что тут не так.
«Первая неправильность – это дом без книг. Совсем без книг. Впрочем, не совсем. На стене – отрывной календарь, который с некоторой натяжкой можно назвать почти что книгой. Висит календарь на специальной картонке. На ней геркулесистый мужлан с молотом упирает свой меч острым концом в землю и плющит его, навалившись на рукоять всей тяжестью. Сверху надпись: «Перекуем мечи на орала». «Орало – это тот, кто орет… И его мечом?.. Мечом по оралу?.. Жуть…»
– Пап-пап, – затеребил Данька Йефа. – Пойдем на улицу!
– Давайте выйдем, Петрович, – не стал Йеф вникать в сыновы капризы. – Там и покурить сподручней.
– Няхай так, – согласился Петрович, доставая из мокрой травы в корыте солидную вязку лещей. Лещей он устроил в эмалированное ведро и накрыл крышкой. – Ведро п
– Спасибо, Петрович. – Йеф протянул деньги.
– Спасибо-спасибо, – пробурчал Петрович. – Ты отвыкай от своих «спасибо». Там, куда тябе упекуть, спасибкать не принято.
– Это ты о чем? – опешил Йеф.
– Да ладна, земля слухами… Хадиу тут одзин, пытау. Ростом не задауся, ал
– Петрович, ты сдурел?! Это же война – у них тоже бомбы есть. Тогда всему хана.
– А и няхай! Зато не будут так вот нагло…
Наверное, старость не слишком боится мировых катастроф. Какие катастрофы могут сравняться с самой страшной – с собственным скорым уходом?..
– Все ж в пепел, – не мог успокоиться Йеф. – И ты сам – в пепел…
– Так и няхай! Зато гордость соблюдем…
«А если снова – взжиг и слинять? – подумал Лев Ильич и даже остановился, удивляясь, почему эта простая мысль не пришла к нему раньше. – Вот прямо сейчас. А потом приедут Надька с Данькой, и будет еще пару лет… Нет, прямо сейчас не получится – на железнодорожной
