«А ведь правильно мыслит, хоть и враг», – подумал Сергей Никанорович, поглядывая на сидящего рядом зятя.
– Помолчите вы, ради всех святых, – подала голос Надежда Сергеевна. – У меня голова раскалывается от вас.
– Вот, сынок, твой дед, Сергей Никанорович, отец нашей мамы. Приехал по письму своего коллеги Недомерка, чтобы помогать ему с нами бороться.
Только эту фразу и мог отчетливо вспомнить Лев Ильич из полетевшего кувырком дня. Просто эту фразу он подготовил заранее, поднимаясь по лестнице домой, – потому и запомнил. Потом понесся какой-то калейдоскоп отрывочных картин и звуков.
Вот страшно кричит Надька, а потом еще более страшный крик Димки. Или Димка кричал раньше? Не важно… Вот он со Степанычем тащит носилки, и перегарный дух сзади от Степаныча долетает до Йефа, порождая удивительно острое желание выпить. Потом доктор, выпроваживающий их из кабинета, Недомерок, нырнувший сразу после них к доктору. Какая-то пауза, после которой Йеф очутился дома. Увидел Даньку, рыдающего в своей комнате и зовущего Угуча. Увидел, как Надька у себя сквозь слезы радуется, что «этот дебил» не будет больше ее пугать – никогда не будет. А вот тестя не увидел. Тесть бегал по территории школы и, сталкиваясь с ним, грозил пальцем, но не останавливался…
– Как он? – спросил Лев Ильич у Семена Михайловича, едва дождавшись ухода Недомерка. – Говорил что-нибудь?..
Семен Михайлович внимательно вгляделся в Йефа.
– Хотите спирта? – спросил он. – Вам не повредит.
– Давайте, – вяло согласился Йеф. – Твое здоровье, – повернулся он к чуть помыкивающему Угучу.
– Разрешите, я пока измерю вам давление?
– Вы им занимайтесь. – Йеф кивнул на Угуча. – Со мной все в порядке.
– Не скажите, – попытался возразить доктор, но Йеф уже исчез.
Потом была какая-то дыра во времени. Что происходило и где он был – не вспомнить. Позже Йеф обнаружил себя со своим классом. Они собирались спрятаться ото всех в лесу и печь на костре картошку, которую Махан приволок с кухни.
Уйти не удалось. Сначала вроде бы сбрендил Василий Викторович, воспитатель седьмого. Он таинственно-претаинственно увел Льва Ильича в сторонку и, непрестанно оглядываясь, сообщил, что
Все повторялось, только Григорий не оглядывался и не бил себя в грудь.
– Похоже, твое время пришло, Ильич, – сообщил он. – Если что – знай, я тебя не сдал.
– Чего не сдал? – захотел уточнить Йеф.
– А ничего не сдал – ни того, что требовали, ни того, что знал.
– А что-то знал?..
– Все что-то знают… В общем, будь готов и не благодари. Это я не для тебя, а для себя… Не люблю особистов…
– Ладно, не благодарю, – посерьезнел Йеф. – А может, чего более конкретного скажешь?
– Так не знаю ничего. Знал бы – сказал…
– Спасибо и на этом.
– Не благодари.
– Хорошо, не буду…
Ну и что Льву Ильичу делать со всеми этими предупреждалками?
Он плюнул и попросил Махана собрать разползшихся по школе одноклассников, чтобы пойти в лес. Но опять – облом. Пришел директор с Недомерком и велел ему идти отдыхать, потому что Недомерок проведет с его классом патриотическое мероприятие. Йефу даже не стало любопытно, что за мероприятие…
Дома сохранялась предгрозовая атмосфера гражданской войны: тесть ел и бурчал, Надька подкладывала ему и побуркивала, Данька держал голодовку и отбуркивался.
Есть не хотелось, бурчать тоже, а тем более говорить. Он свернулся на кушетке в комнате Даньки и, к полной для себя неожиданности, уснул.
– Левка, – тихонечко позвала Надька, – тебя зовут.
Йеф сразу же вскочил. (Да и спал-то – совсем ничего.) Звал Махан. И не просто звал, а отвел в сторонку, озираясь. (Они, что, все сбрендили?)
– Бечь вам надо, – таинственно прошептал Махан. – Забирайте семью и уносите ноги. Сення вас заарестуют…
Когда под окном завизжали тормозами три «Волги», Лев Ильич был собран и спокоен. День перестал скакать кувырком и крутиться калейдоскопом. Он снова жил во всю грудь и с полной отдачей.
