Вместо них пришла хозяйка. Керамические чашки с супом и лапшой, капустой и жареными потрошками, рыбными фрикадельками и, разумеется, еще кимчи, чтобы пряным огнем забить все вкусы.
Байрон умело орудовала палочками. Она обеими руками подняла чашку и сдула поднимавшийся от нее пар. Выхлебала суп, не пользуясь ложкой.
– Вы сможете скопировать процедуры? – спросила я.
– Если это содержит все токийские данные? Да.
– Вы сможете убрать программирование Рэйфа?
– Зачем?
– В проекте Филипы есть алгоритмы, заслуживающие того, чтобы их оставили. Вы сказали, что все начиналось с речевой дефектологии, с лечения депрессии…
– Как только вы начинаете пытаться перепрограммировать человеческий мозг извне, остановиться уже нельзя, – парировала она резче и жестче, чем, как мне показалось, ей этого хотелось.
– Разве это не является извечным аргументом против любой науки? Генная терапия, ретровирусы, генная инженерия, атомная энергия…
– Из чего мы получили потенциальное средство от рака, урожаи, которые в состоянии прокормить многие миллиарды людей, резистентные к антибиотикам бактерии и ядерную бомбу, – отрезала она. – Я никакой не луддит, но если вся история человечества чему-то нас и научила, так это тому, что мы – дети, и с такой игрушкой нам лучше не связываться.
– По-моему, вы ошибаетесь, – ответила я. – Мне кажется, что в процедурах Филипы есть что-то, что могло бы помочь мне. Я согласна практически со всем, что вы сказали – согласна, что процедуры эти недопустимы и превратились в совершеннейшую мерзость. Но основополагающая технология, какой ее замышляла Филипа, не хороша и не плоха, это просто инструмент. Мне кажется, она поможет мне стать кем-то, кем я уже очень давно не являюсь, и мне нужно знать, есть ли у вас способности и возможности распаковать эту информацию, или же мне придется вернуться к Филипе, чтобы получить то, что мне нужно.
Удивление, искреннее и неподдельное, отразилось у нее на лице. Я повысила голос, и хозяйка таращилась на нас из другого угла ресторанчика. Байрон поставила чашку на стол, положила рядом палочки, какое-то мгновение собиралась с мыслями и, наконец, выдохнула:
– Вам нужны процедуры?
Я выпустила воздух, больно давивший на стенки желудка, и ответила:
– Да.
– Во имя Господа,
Ужас, негодование, непонимание меня и себя самой. Может, она решила, что начала меня понимать, а теперь обнаружила, что так глубоко ошиблась?
– Затем, что люди меня забывают, – ответила я. – И я очень давно одинока. Пока меня это устраивало. Все шло нормально. У меня были свои… свои правила. Бегать, считать, гулять, говорить, получать знания, постоянно что-то узнавать, заполняя пустоты, предназначенные для других вещей вроде… вроде работы или друзей, или… но все было нормально. Все шло хорошо. Потому что именно это надо было сделать… а потом я увидела Паркера. Единственного и неповторимого Паркера из Нью-Йорка, запомнила его слова, запомнила, как записывала их и читала – но не запомнила его самого. Однако он прошел процедуры. И теперь я его помню.
Байрон сложила палочки вместе, потом подняла руки и осторожно переплела пальцы, сознательное действие, физическое напоминание самой себе быть или не быть чем-то еще. Нейролингвистическое программирование: резиновый ремешок на запястье. Вжик – и я нечто другое, вжик – и я спокойна. Она была спокойна, она была само спокойствие.
Вжик-вжик. Что бы я ни делала в этот момент, я в ужасе.
Медленно, понимая или не понимая, нахмурив брови, сжав губы: Байрон обдумывала ситуацию.
Обдумывать: прокручивать в голове. Думать тщательно и осторожно.
Может ли знание сдержать слезы? «Подумай», стихотворение, автор Кристина Россетти (1830–1894). Заполняет ли знание то место, что предназначено для фантазий, воображения, мечтаний о друзьях и любви? Заполняет ли дыхание пустоту, где во мне должно быть человеческое, взращенное и вскормленное человеческим опытом, опытом людей? Неужели я ничто больше, кроме этого?
(Поиск по «Гуглу»: идеальная женщина. Губы, как у знаменитости Икс, волосы, как у знаменитости Игрек, муж, машина, дом, кольцо с бриллиантом, молодая, белая, ребенок, может, двое детей – было время, когда мне хотелось стать идеальной, ничто не стояло у меня на пути, потому что не было никого ни вокруг меня, ни позади меня, ни рядом со мной, только я сама, только моя воля, Ницше, воля к власти, христианство, торжество слабости, слова, всегда слова, и мысли, и слова, и заткнись, заткнись, заткнись!!)
Затем она произнесла:
– Быть забытой – значит быть свободной. Вы же это знаете, не так ли?