Совершенство

– У меня с собой диктофон.

– Ничего страшного.

– Хорошо. Я… порядочный человек.

Он положил на стол небольшой диктофон, цифровой, с единственным красным огоньком, показывающим, что запись идет, и с USB-портом сзади.

Молчание.

Наконец, смешок и покачивание головой.

– Я плохой полицейский, – произнес он, – но теперь, когда мы здесь, я сам не знаю, что и сказать.

Я пожала плечами, а затем, чтобы заполнить молчание, произнесла совсем не те слова:

– Я слышала, вы ушли из Интерпола.

Голова у него дернулась, как у собаки, услышавшей выстрел, он закусил и отпустил нижнюю губу, прежде чем тихо ответил:

– Меня выгнали. Я не ушел. Хотя, похоже, все к тому шло.

– Из-за меня?

– Да. Вы имели к этому отношение.

– Мне очень жаль.

– Правда?

– Да. Я не хотела… извините.

Смущение: теперь, когда мы здесь, все не так, как он себе представлял. Затем наклон вперед, руки ладонями вниз на столе, вдавленные в него, словно мир под ним вот-вот рухнет, он держится за него изо всех сил.

– Я когда-нибудь вас арестовывал?

– Да, один раз, в Вене.

Он с силой ударил рукой по столу, откинулся на спинку стула и покачал головой:

– Я так и знал! Все протоколы, документы, ваши отпечатки пальцев! Все это у нас было, но никто не мог вспомнить – я грешил на ошибку в документации, но ошибка оказалась такой большой, все было так гладко увязано, и, в конце концов, мы махнули на это рукой, потому что стало куда удобнее забыть об этом. Я же всем говорил, сказал, что мы… Как я все это проделал? Как я вас поймал?

– Вы выступили в роли потенциального покупателя.

– Я пытался выступить так несколько раз, но никогда…

– А тут удалось. В Вене я на это купилась.

– А как вы?.. – Он пошевелил пальцами в воздухе, подыскивая подходящее слово.

– Вы оставили меня одну в допросной. Я некоторое время выжидала, а потом потребовала, чтобы меня освободили. Поскольку дежурный не мог вспомнить, кто я, он подумал, что я та, за кого себя выдаю, и отпустил меня. Как вы сами сказали, иногда удобнее сделать вид, что чего-то не существует, чем всерьез этим заниматься.

– Так, значит, вы просто вышли на улицу.

– Да.

Он слегка выдохнул, улыбнулся, уязвленный человек, наконец-то реабилитированный, справедливость, ваша честь, справедливость к невинно осужденным.

– А в другие разы? Я поймал вас в Бразилии или в Омане?

– Нет, боюсь, что не поймали.

– А в Гонконге? Тот файл, информация, которую я получил…

– Да, это я прислала.

– Зачем же? – Вопрос жжет, он дрожит, задавая его, прошло столько лет, и вот теперь между нами лежит диктофон, а он побелевшими пальцами впивается в стол.

Я пожала плечами:

– Мой покупатель кинул меня и попытался прикончить. Похоже, это было каким-то… правосудием, кажется. А мне хотелось, чтобы вы прибыли в Гонконг. Хотелось, чтобы были рядом со мной, вы казались мне хорошим человеком. Теперь это звучит глупо.

Полуправда, полуфраза, я осекаюсь, боясь всего, что может значить правда, правда обо мне, я – Хоуп, я – воровка, я – охотница, я – незнакомка, которую ты целовал, о чем не можешь вспомнить.

Он откинулся на спинку стула, вцепившись пальцами в край стола, словно альпинист.

– В Гонконге… нет, – осекся он. – Тут что-то не так. Год назад на меня вышел человек, которого вы называете Гогеном. Он подключил свои связи, видел венское досье, совместил с вашим делом пальчики из Дубая. Он сказал мне: «Послушайте, у вас есть ее пальчики, протоколы ее ареста, вы арестовали эту