никаких лифчиков – зачем, с такой-то грудью?! В смысле – не потому что маленькая, а совершенная и высокая!
Я чуть было уже не разбудил ее, но спохватился и подбежал к зеркалу. Как?! Вот как она смогла меня узнать в этом гнусном рыжеволосом типе??? По глазам, что ли? Нет, вообще-то говоря, за последние года три-четыре-пять сходство проклюнулось, очевидно, явно, что прибавилось сходства со мною прежним, но все равно…
Зубы чистые? Теперь чистые. Лицо умытое? Да. И причешемся! И будим Машу! Стоп! Пусть все ненужное, накопленное в ее организме, исчезнет. И… и… да, за едой вместе сходим.
– Маша, ау. Машенция, проснись! Утро на дворе! Я по тебе соскучился!
Ресницы задрожали… и глаза открылись. О ресницах-то я совсем забыл, но они у нее и без того шикарные!.. Зрачки сфокусировались на мне и вдруг расплылись во всю радужную оболочку, закатились под лоб. Глубокий обморок. Блин, вот уж чего не ожидал! И смех и грех! Ладно… как бы это правильно пожелать… чтобы не нарушать… чтобы личность оставалась прежняя, но чтобы…
Аккуратненько. Осторожненько. Так!..
– Маша! Машук, хватит спать. С добрым утром!
И опять ресницы задрожали, ровные такие, длинные и мохнатые… и опять ее взгляд сфокусировался на мне и… И опять неожиданность, опять непредвиденная реакция! Маша, не говоря ни слова и не отводя от меня взор, села на кровати, потом вдруг дернула на себя одеяло и юркнула под него, сжавшись в маленький комочек… От Букач, что ли, заразилась в такие прятки играть… И лежит. А я стою на коленях у тахты и тоже молча туплю. У самого слезы в глазах стоят, а тут же и смех разбирает!
Через пару секунд сиреневый цветочек на краю одеяла зашевелился, и оттуда блеск на мокром месте – правый глаз на меня смотрит. Оп! И опять задернула одеяло!..
– Диня!.. Это ты?!
– Я, конечно, кто еще? Ты давай, до свидания из-под одеяла, а то мне тебя не слышно и не видно! Ну, Машенция!
Одеяло рывком улетело противоположную от меня сторону, аж за пределы тахты, а Маша опять села. Руки в кулачки сжаты, подбородок подбирают, вся дрожит, но голос ясный даже сквозь слезы.
– Диня, это точно ты? Это что, так выглядит рай? Я умерла, да?
– Нет, оба живы, и, насколько я понимаю, оба на этом свете. Оба земляне, если тебе это интересно.
И вот здесь я уже обрел предугаданное в полном объеме: в два энергичных рывка подтянулась поближе, свалилась с тахты прямо ко мне в объятия и разрыдалась!
Честно сказать, я тоже плакал, несмотря на то что мужчина и супермен и что на меня домочадцы смотрят своими неморгающими черно-багровыми глазками… Не удержать было слез, и, если уж совсем-совсем честно, я даже не очень этого стыдился…
– Так, говоришь, я сильно изменился, но все еще узнаваем?..
– Угу.
– А на себя-то посмотри! Вон зеркало – сходи и посмотри!
Действительность – штука неумолимая и прочная на любой разрыв: если правильно подобрать стимул – отступают даже эмоции. Настенное зеркало я подколдовал «на лету», что называется, до этого о нем как-то не подумал. Здоровое получилось, во весь рост.
– Ой-ой-ой! Не хочу зеркало! Я там, наверное, окончательная уродина! Ненавижу! – Маша хнычет, стенает, а сама скок, скок – и уже перед зеркалом, вглядывается в подробности.
– До уродины тебе еще далеко, но нарыдала тут… на все лицо.
Машенция смотрит полубезумным взором на подсвеченное отражение – и глазам своим не верит, пальчиками тык, тык в щеки, в подбородок… лоб поглаживает-разглаживает… О, на тунику отвлеклась, ну а как без этого!.. И опять – кожа на шее… грудь… скулы… волосы…
Я, не теряя даром времени, упал на тахту и прижмурился, довольный-предовольный собою.
– Диня… это что, я действительно такая… так выгляжу?!
– Обычно ты выглядишь лучше, но сейчас растрепана, брови не выщипаны, румян на щеках нет, не хихикаешь, бусы не надела!
– Нет, ну я серьезно! A-а! Это ты так сделал! Я по волосам догадалась! Чудо. Диня, ты гений! Ты просто…
– Маша. Иди сюда!
Маша послушалась и, все еще робея чего-то, забралась на тахту, под одеяло, ко мне поближе, под бочок… И опять нам было не до любовных игр: отрыдав еще одну порцию слез, лежали в обнимку, болтали, вспоминали… Но я, в отличие от нее, почти не плакал уже, больше улыбался. Словно по взаимному, не высказанному вслух договору мы избегали малейшего упоминания о том, как жили все это десятилетие… даже больше… друг без друга… о том, как встретились перед Тучковым мостом… Лежали, тесно прижавшись друг к другу, и целовались… пока безгрешно. Маша спохватилась было на сей счет, но совершенно очевидно, что только ради меня…
– Не, не, ближе к вечеру, Машук.
