По ту сторону границы его ждала пустошь – выжженные поля, разоренные деревни, брошенные хутора и заблудившаяся скотина, бродящая по голой, черной от пожаров земле. И все это было делом его собственных рук. Брайс смутно помнил, как проносился здесь на боевом коне с воздетым мечом, который, хоть и не был проклятым Серебряным Листом, все же нес в себе зерно Тьмы. «Зачем я все это сделал?» – в изумлении думал Брайс, ступая по хрустящему пеплу и перебираясь через поваленные изгороди, оглядывая давно остывшие тела в лужах засохшей крови, которые лениво клевало уже насытившееся воронье. Он помнил свою ярость, то, что им двигало в тот момент: прочь с нашей земли! не смейте посягать на Митрил! так будет с любым, кто поднимет на нас оружие! Но эти крестьяне, чьи трупы гниют теперь на невспаханных полях, с которых едва начал сходить снег, – разве это они пришли в Митрил с огнем и мечом? Голову того, кто это сделал, Брайс бросил под ноги своего сюзерена. И все, кого имперский генерал привел с собой, тоже мертвы. Так почему же ему оказалось этого мало? Почему он не остановился?
Эти мысли заставляли Брайса содрогаться. Чем дальше он уходил от Митрила, от Эрдамара и источника Тьмы, который остался там, словно осиротевшее дитя, тем больше прояснялся его разум. И тем острее Брайс понимал, к какой чудовищной черте подошел вплотную… и, кажется, даже самую малость заступил за нее.
И хотя он сумел избегнуть расплаты, похоже, Митрилу придется расплачиваться за него.
Разоренные земли тянулись на две или три лиги к югу, до ближайшего города, у стен которого Брайс решил повернуть назад – сил его армии недоставало, чтобы штурмовать хорошо укрепленное поселение. Город звался Дальвей, и сейчас там вовсю кипела жизнь – так, как может она кипеть только в городе, оказавшемся в прифронтовой зоне. В Дальвей стянули войска трех ближайших провинций, ежедневно продолжавшие прибывать; улицы запрудили солдаты, расквартированные во всех корчмах и тавернах, так что случайному путнику было совершенно невозможно найти не то что свободную комнату, а хотя бы угол в сарае. В воздухе гудел несмолкаемый грохот от боя сотен молотков – в кузницах непрестанно, в три смены, трудились оружейники, выковывая оружие и доспехи. У городских ворот раскинулись палатки вербовщиков, и вокруг них толклись длинные очереди мужчин, жаждущих записаться в ополчение. Это были большей частью те, кого внезапная война двух человеческих королевств согнала с насиженных мест, лишила дома, достатка, родных; но так же и те, кого возмутила и оскорбила дерзость какого-то жалкого горного королевства, посягнувшего на священные границы Империи людей. Такая дерзость непростительна, ее следовало покарать.
И таких было много. Очень много.
Несмотря на страшную тесноту и суету, царившие в Дальвее, Брайс сумел найти койку – для этого всего лишь понадобилось выдать себя за одного из новоявленных ополченцев, – и задержался в городе на несколько дней. Он купил лошадь и продал меховой плащ, слишком явно выдававший в нем северянина: в предгорье климат был намного более теплый и влажный, такой одежды в начале весны здесь уже не носили. Перекупщик в одежной лавке окинул Брайса подозрительным взглядом, пока приценивался к плащу, но Брайс, не моргнув глазом, пояснил, что это трофей, который он взял в битве на перевале Конрада.
– О, – с уважением отозвался лавочник, тотчас переменив тон. – Так вы, милорд, побывали в той бойне? И живым выбрались?
– Выбрался. Но это было непросто, – мрачно ответил Брайс, ни единым словом не погрешив против истины.
Торговец еще мгновение смотрел на него, а потом скользнул взглядом по его ушам – и окончательно расслабился. Предложил за плащ хорошую цену.
Брайс не сразу понял, что именно случилось. Только на улице до него дошло: по форме ушей торговец признал в нем полуэльфа. А ведь всякому известно: те, в ком течет нечистая кровь, на стороне митрильцев не сражаются.
Эльфы на улицах Дальвея тоже попадались. В корчмах, распивая горячительное с соседями, в очередях у палаток вербовщиков, в кузнях, где с утра до ночи кипела работа, на конюшнях, торгуясь за боевых лошадей. Брайс смотрел на них с плохо скрываемым интересом, гадая, нет ли среди этих эльфов его прямой родни по матери. А еще он видел гномов, или, как их называли в Империи, благородных гнейлов. Брайсу вспомнились Дваин и Тофур, которых он невольно обманул: не видать Подгорному королевству обещанного союза с Митрилом. Яннем ни за что этого не допустит, уж точно не теперь, когда ему наконец-то удалось изгнать соперника и укрепить свой авторитет. Король Митрила не пойдет против традиций, ведь они – единственное, на что он сможет опереться в грядущей войне.
А война будет страшной. Если на перевале Конрада превосходство сил имперцев было почти восьмикратным, то теперь… Брайс даже подумать боялся. И его не окажется там, чтобы изобрести тактический маневр, способный хотя бы отчасти компенсировать нехватку людей и уравнять шансы. А кроме того, имперцы теперь знают про алебарды. Преимущество, создаваемое новым, неведомым доселе вооружением, может сработать только в самый первый раз.
«Я не смог бы выиграть эту войну, – думал Брайс, глядя через окно корчмы на все прибывающие в Дальвей толпы солдат и ополченцев, возы с деревом и железом для ковки пик, подводы с припасами для марш-броска. – Разве что… если засесть в Эрдамаре и обратиться к источнику… И взять из него на этот раз все-все, что он только мог бы мне дать. Даже если бы это означало бы призвать Темных богов». Эти мысли сейчас, когда Брайс собственными глазами узрел масштаб военной подготовки имперцев, уже не казались такими уж богохульными и безумными. Может, и вправду – вернуться, объяснить все Яннему, убедить, что это их единственный шанс? А потом спуститься вниз, под землю, взять тронутый скверной Серебряный Лист, испить чашу до дна…
Раствориться во Тьме. Покориться ей. И в конечном итоге – неизбежно – убить брата и надеть на свою голову корону, забрызганную родной
