Дверь, ведущая во Тьму, казалась совсем неприметной – чулан как чулан, сто раз мимо пройди, и даже внимания не обратишь. Брайс объяснил, что эта кажущаяся обыденность и неприметность являлись частью защиты, выстроенной вокруг источника его матерью. Яннем плохо знал Илиамэль, но никогда не сомневался в том, что она была первосортнейшей стервой. Впрочем, вслух при Брайсе он никогда бы этого ни сказал. Они не обсуждали друг с другом своих матерей и своих женщин. Должно ведь у каждого человека оставаться и что-то личное, правда?
Когда они вошли внутрь и дверь закрылась за ними, неестественно мягко, словно врастая в деревянный косяк, Яннем в первый раз ощутил это. Не холод, не угрозу, не страх, но тягучую, липкую пустоту. Как будто нечто бесплотное и незримое припало к его душе безгубым ртом и принялось неспешно высасывать жизнь и свет. Яннем остановился как вкопанный, ошеломленный этим ощущением – пока не сильным, совсем не болезненным, но настолько страшным и чуждым, что все его тело оцепенело в немом ужасе и протесте.
Брайс нашарил руку брата в темноте и с силой сжал.
– Это оно? – спросил Яннем непослушными губами, слыша свой голос точно из глубины каменного колодца.
– Оно, – ответил тот. – Тебе придется идти вперед. Сможешь?
Яннем кивнул. И со всей силы сцепил пальцы вокруг руки брата, сжимающей его ладонь. Он не мог осязать исходящей от Брайса магии, но знал, что сейчас тот подпитывает Яннема собственной силой – пока еще может.
– А ты сам не… чувствуешь? – выдавил Яннем, и Брайс ответил совершенно ровным голосом:
– Чувствую. Но иначе. Тьма меня знает. Мы с ней старые друзья. Она давно ждала, что я приду и выпью из ее источника. И вот наконец я иду. Она не причинит мне зла. Подпустит к себе. Мы оба так долго этого ждали.
Брайс говорил и шел вперед в абсолютном мраке, и голос его делался все деревяннее и холоднее. Снова пытается провернуть то, что уже получилось однажды с императором людей? Убеждает самого себя, будто пришел к источнику Тьмы с дружественными намерениями? Это логично, если вдуматься, если только…
Если только не окажется правдой.
Кровь гулко пульсировала у Яннема в ушах, глазах, в языке, животе и паху. Липкие губы бестелесной твари раздвинулись шире, обнажая столь же бестелесные, но от того не менее смертоносные зубы. Эти зубы не могли разодрать в клочья тело – пока не могли, – но от души с легкостью отхватили бы приличный кусок. И Яннем уже ощущал эти зубы, то, как они скользят по нему, как с беззвучным свистом втягивается его душа в разверстую жадную пасть.
И в этот миг ему наконец стало больно.
– Брайс, – прохрипел Яннем, чувствуя, как у него подкашиваются колени. Он споткнулся и начал падать, но рука Брайса сжимала его все с той же уверенной силой. И не отпустила. Ни на миг не отпустила.
– Ты должен идти, – сказал Брайс, не оборачиваясь, все тем же голосом – слишком ровным, слишком… темным.
«Зачем ты меня туда ведешь? На самом деле – зачем? Что ты там говорил про костер из человеческих костей и о том, что без него источник зачахнет? Я поверил тебе. Так долго не верил, хотел верить и не смел – а потом поддался на уговоры, не смог отвергнуть ту единственную настоящую привязанность, которую когда-либо знал. И теперь ты отдашь меня Тьме на заклание. Как удобно все обернулось. С какого боку ни посмотри».
– Яннем, ты должен идти. Если ты сейчас остановишься, я могу тебя убить.
Снова тот же застывший, мертвенный голос, похожий на лед и стекло. Было совершенно темно – и снаружи, в реальном мире, и у Яннема внутри. Он не видел своего брата, только слышал голос и чувствовал на своем запястье хватку руки, чудовищно сильной и совершенно ледяной, словно рука давно остывшего трупа.
«Я могу убить тебя, если ты остановишься». Так сказал Брайс. И внезапно, прорвавшись сквозь все утолщающуюся пелену ужаса и тоски, Яннема окатило осознание, что это не было угрозой.
Это было мольбой.
Яннем резко выпрямился. Заставил себя встряхнуться – он не рассчитывал, что это поможет, но присосавшаяся к нему темная тварь ослабила хватку, словно не ожидала, что уже почти полностью загипнотизированная жертва неожиданно воспротивится. Яннем судорожно обхватил руку Брайса, сжимающую его запястье словно в тисках, свободной рукой, и с силой встряхнул брата, разворачивая к себе.
– Эй. Смотри на меня, – хрипло выдохнул он, хотя они не могли сейчас друг друга увидеть – во всяком случае, не глазами. – Брайс, это Яннем. Я здесь. Мы пришли сюда вместе и вместе уйдем. Помни, что ты собирался сделать. Для Митрила. Для меня.
– Для тебя? – все тот же стеклянный, неподвижный голос. Слишком низкий, слишком рокочущий. Уже почти нечеловеческий.
Яннем набрал воздуху в грудь. Светлые боги, какой же холодной была ладонь его брата.
– Помнишь солдатика? Деревянного. Жутко уродливого. Ты его вырезал из куска окаменевшего тиса, который нашел в горах. Все говорили, что из окаменевшего дерева простым резцом ничего не высечешь, сталь его не возьмет. А ты сумел. Немного магии добавил и сумел. Хотя вышел уродец. Но ты все равно собой гордился и первому мне принес показать. Ждал, что я тебя похвалю.
– А ты не похвалил, – все тот же мертвенный голос. Все тот же, но…