быстро – в ту пору система пересылок действовала четко. Тем не менее потребовалось три разных типа нейтрализаторов, чтобы решить проблему.
– Как я понимаю, – сказал тот, кто боялся столкнуться с детьми и стариками, – несколько лет назад было сделано открытие: серия AZ вызывала появление почти всех неконтролируемых мутаций, поэтому ученые решили обойтись без нее. Вот почему Исполнителям из той последней партии, которую прислали два года назад, они уже не угрожают.
– Значит, им повезло.
– Да, хотя сами они осознать это не способны, поскольку чувство довольства собой зависело от серии AZ.
Плечи их немного поколыхались, что можно было счесть за дружный смех. Потом оба опять надолго замолчали.
– Два года… Вот уже два года Другая сторона никого и ничего не посылает сюда, – бросил первый.
– Конец совсем близок. Температура скоро будет равна нулю, черные дыры испаряются. Там теперь все происходит медленно. Они стараются беречь свои последние, очень слабые, силы на тот случай, если Исход окажется еще возможным…
– И зря берегут, – рассудил его товарищ. – Они ведь никогда не смогут возродиться здесь, потому что этот мир тоже обречен. Чувствую бессилие. Чувствую, что все напрасно. Да, мы убивали напрасно.
– Мы выполняли нашу работу, и выполняли ее хорошо. Им нужно было выиграть время, и мы помогли его выиграть. Мало того, благодаря нам они получили на два года больше, чем предусматривали самые оптимистические прогнозы. Как ты помнишь, двенадцать лет назад ученые заявили, что этому миру осталось жить всего десять лет…
– Да, и мы, Исполнители, наскребли им еще пару лет. – Тот, что боялся сталкиваться с детьми и стариками, стукнул тростью об пол. Жест был настолько неуместным, что его товарищ в знак удивления опять на несколько миллиметров поднял брови. – Мы выполнили нашу работу, – продолжил первый, не обратив внимания на немой протест товарища, – и выполнили ее хорошо, как я сказал. Именно для этого нас и создали! – Его голос, по-прежнему остававшийся неслышным для всякого, кто не приложил бы ухо к его губам, стал чуть громче. Или нет, скорее, он просто обрел некие оттенки – например, в нем появились намеки на сарказм и горечь, которые человеческий слух мог бы уловить. – И тем не менее, повторяю: все было бесполезно. Бесполезно. – Он опять ударил тростью о пол, и его щеки чуть порозовели. – Ученые не смогли найти лекарства против эпидемии. Даже не приблизились к его открытию. Уничтожать зараженных… Это решение изначально было ошибочным – таким же бессмысленным, как и сама болезнь. Эпидемию не сдержать. Сколько напрасных смертей!
– Вернись в состояние спокойствия, друг мой. Вернись в…
– Они похваляются тем, что владеют Высшим знанием, а нас презирают, нас они называют убийцами. Чувствую гнев, когда думаю об этом. Они понятия не имеют, что значит смотреть в глаза ребенку и заставить его увидеть в твоих зрачках хаос, из-за которого ему предстоит умереть… Я многое мог бы рассказать им про их высшее, про их проклятое знание!
– Вернись в состояние спокойствия! – Второй наклонился вперед и положил руку на трость товарища. Движение было быстрым и едва уловимым. – Конец близок, – напомнил он бесцветным тоном. – Какая разница, скольких ты убил? Умрут все. Какая разница, что думают о нас ученые? Все мы умрем.
После этих слов оба застыли как изваяния на своих стульях и замолчали. Тот, что пару раз стукнул тростью о пол, постепенно успокоился. Но вскоре он снова заговорил:
– Прошу прощения. Все это из-за чувства вины. Оно разрушит меня, если в ближайшее время я не добуду себе нейтрализатор. Хотя, как ты правильно сказал, какая разница? Нет никакой разницы. Хаос неумолим.
– Хаос неумолим, – эхом отозвался второй. – И наша работа, мы сами – тоже неумолимы, друг мой. Для этого мы были созданы и должны продолжать ее – до самого последнего конца. Иначе в чем смысл нашего существования?
Исполнитель, страдающий чувством вины, закрыл глаза и улыбнулся:
– Чувствую, ты правильно говоришь. А мне совершенно необходим нейтрализатор чувства вины. – Он посмотрел на товарища. – Тебе же пригодился бы нейтрализатор пафосной болтовни.
Вероятно, оба опять рассмеялись – во всяком случае, их тела какое-то время мягко сотрясались. А может, и нет.
– Продолжать до конца… – Тот, кого разрушало чувство вины, чуть пожал плечами. – А почему бы и нет? Так или иначе, ждать осталось недолго. Вся ткань этого мира испещрена дырами, словно проеденная мышами простыня. Те, что совершают прыжки, разрушают ее с каждым разом все больше, и следы их сливаются и путаются, как шоссейные дороги на измятой карте. Да, следы их все труднее отыскивать… Наши туннели утратили надежность, наша охота стала беспорядочной, мы действуем наугад… Этот мир распадается. Каждый день может стать последним. Однажды утром люди встанут со своих постелей и, выглянув в окно, увидят реальность, населенную страшными и невообразимыми чудесами, реальность, куда выплеснулись их самые жуткие кошмары. И поверь мне: те, кого мы не убили, сами возжелают смерти.
– Фоновый молекулярный туман за последние месяцы стал в сотни раз плотнее. Как раз сегодня на пустоши я зафиксировал его предельную плотность. Готов спорить, что в каком-нибудь здешнем доме на мгновение открылось окно в другой мир. Но вспомни, еще четыре-пять лет назад здесь каждый день удавалось кого-нибудь поймать. Какие трофеи мы добывали в этом секторе! Не хуже, чем в знаменитом заколдованном доме на Беркли-сквер. Во время нашего дежурства в одной из этих точек гиперблизости мы всякий день ловили по крайней мере пару разрушителей шестой степени. Но что было, то
