слишком помпезным, но Уэллс не сдавался. Если это станет главным его творением и благодаря карте он попадает в историю как спаситель человечества, название должно отражать величие замысла.
Титаническая работа целиком захватила Уэллса, а самой Джейн снова, как в худшие времена, пришлось полностью взять на себя заботу о муже: следить, чтобы он ел, умывался и спал положенные часы, но еще и подпитывать его энтузиазм, когда задор начинал угасать. Теперь им было уже не до вечеров у камина. Правду сказать, к концу дня Уэллс так изматывался, что с трудом добредал до постели.
Итак, он сидел запершись у себя в кабинете, сражался с формулами, которые спорили одна с другой, делал проверки, которые нередко перечеркивали предыдущие расчеты, и страшно сокрушался, что рядом нет Доджсона. А Джейн, как только ей позволяли домашние дела, спешила в свой кокетливый кабинетик. Там она проводила какое-то время за письменным столом, где непременно стояла ваза с недавно срезанными розами, и старалась сделать свое одиночество более сносным. Супруги договорились, что Джейн поможет мужу проверить каждую главу, когда понадобится свежий взгляд, не замутненный тяжким процессом расчетов и изложения сделанных выводов. А в перерывах займется не менее важными повседневными проблемами, чтобы Уэллс мог целиком посвятить себя начатому делу.
Из-за такого распределения обязанностей супруги впервые за много лет стали разлучаться на несколько часов в день. Однако будет нечестно с моей стороны скрыть от вас, что в моменты одиночества Джейн не всегда чувствовала себя несчастной. Да, она сильно скучала по Джорджу, хотя их разделяла лишь тонкая стенка, но ведь они успели так сблизиться, что в конце концов превратились в единое существо. Джейн каждой фиброй своей души ощущала отсутствие мужа как раздражающую помеху, словно она вышла на улицу в ветреный день, забыв дома шляпку и жакет. Правда, ее досада порой превращалась в пьянящее чувство свободы, как будто, смирившись с тем, что шляпа и жакет бесповоротно забыты, она бежала навстречу ветру, и он морозил ей лицо и трепал волосы.
Однако Уэллс гораздо хуже переносил вынужденную разлуку. С той поры как Джейн сказала ему, что хочет устроить себе кабинет в одной из подходящих для этого комнат, он решил непременно выяснить, чем она там занимается, хотя такое выяснение требовало времени, а время он теперь ценил на вес золота. В ответ на его прямые вопросы Джейн только пожимала плечами. Не помогали и шутки.
– Ты запираешься там, чтобы рисовать животных? – спросил он однажды, но она даже не улыбнулась, как обычно.
Джейн напоминала неприступную крепость, а так как допросы с пристрастием исключались, Уэллс устраивал неожиданные набеги в кабинет жены. Таким образом удалось выяснить, что она запиралась, чтобы писать, но это, собственно, не стало великим открытием, о чем-то таком можно было давно догадаться. Не кроликов же она там разводила, не дьявола призывала и не плясала нагишом… Кроме того, когда-то она в шутку пригрозила мужу, что начнет писать. Теперь оставалось узнать,
– О, всякую ерунду, – отвечала Джейн, торопливо пряча листы бумаги в ящик стола, замок которого Уэллс уже пытался взломать, хотя и безуспешно. – Когда закончу, непременно дам тебе почитать.
Когда закончу… А если она никогда не закончит? А если по какой-то причине и вовсе не станет заканчивать? А если прежде наступит конец света? Тогда он так и не узнает, чем занималась Джейн по два-три часа ежедневно в своем кабинете. Вела дневник? Или записывала кулинарные рецепты? Нет. Если бы речь шла о кулинарии, она не вела бы себя так скрытно.
– Меньше всего мне нравится, когда у мужа и жены появляются секреты друг от друга, – произнес Уэллс драматическим тоном.
– А я-то думала, что меньше всего тебе нравится, что никто до сих пор не изобрел электрическую бритву, – шутила в ответ Джейн. Потом брала мужа за руку и вела к двери, стараясь, чтобы он не понял, что на самом деле она его просто выпроваживает. – Ладно, хватит ворчать. Какая разница, что я пишу. На самом деле значение имеет только твоя работа, Берти, поэтому прекрати шпионить за мной и ступай к себе.
Уэллс пожимал плечами, хотя этого жена уже не могла видеть, спускался вниз и тоже скрывался в своем кабинете. Там он сидел, глядя на пачку бумаги, лежавшую перед ним, поскольку именно на ней вознамерился описать все, что знал, все, что успел увидеть. Джордж брал ручку и продолжал свое “великое творение”, как его окрестила Джейн, а тем временем через окно в комнату проникали звуки с улицы и из соседнего парка, звуки того мира, который жил своей жизнью, блаженно веруя, что он единственный… и что ему ничто не угрожает.
Уэллс работал почти целый год и наконец закончил книгу. При этом он не раз обрезал у нее лишние ветви, как садовники обрезают их на деревьях в саду, добираясь и до самых верхних – то есть до заглавия, которое в итоге стало звучать так: “Карта хаоса”. Когда Джейн допроверила последние страницы и высказала свое одобрение, назвав работу математическим подвигом, в мире, где они нашли себе приют, шел 1899 год.
Они прожили здесь больше сорока лет, и за это время многое успело перемениться. Сами они выглядели почти столетними стариками, хотя Уэллсу исполнился семьдесят один год, а Джейн – шестьдесят пять, но именно столетними они себя и чувствовали – ужасно дряхлыми и усталыми. Последний год был для обоих особенно тяжелым. Супруги даже перестали контактировать со своими двойниками, так как все силы и почти все время уходили на выполнение титанического замысла – “Карты хаоса”. Кроме того, ни ему, ни ей не хотелось знать, как распространяется эпидемия и как уничтожают инфицированных. Зачем? Если конец мира наступит прежде, чем книга будет закончена, они и так об этом узнают. И все-таки Уэллс завершил свой труд. А мир продолжал существовать, по крайней мере – пока.
И вот Джордж решил, что окончание работы, в которой содержится ключ к спасению мира – как этого, так и всех, какие только можно себе
