помехой, во всяком случае на службе, что раньше в первую очередь и волновало Клейтона. Почему перестали? По очень простой причине: благодаря тому, что капитан Синклер решил закрыть глаза на странную болезнь подчиненного.
На самом деле Клейтон десятки раз терял сознание в служебные часы и чаще всего прямо на глазах у капитана. Поначалу агент изобретал самые разные объяснения – постоянный недосып, странный нервный срыв на почве очередного расследования, неупорядоченное питание… Но вскоре убедился, что Синклер принимает их как-то безразлично, без комментариев, и агент очень скоро перестал придумывать оправдания и только улыбался глупой улыбкой всякий раз, когда просыпался там, куда шеф уложил его, чтобы не мешался под ногами. Клейтон так и не понял, поверил капитан или нет его выдумкам, доложил или нет о состоянии агента высшему начальству, но факт оставался фактом: Клейтона ни разу не вызвали наверх. Видимо, Синклер решил не обращать внимания на весьма необычную привычку агента грохаться в обморок безо всякого предупреждения и где ему заблагорассудится, хотя это и было чревато для обоих серьезными последствиями. Клейтон до некоторой степени успокоился, но еще долго раздумывал над причинами, заставлявшими капитана так себя вести. И вот однажды вечером миссис Синклер в приступе откровенности, которые обычно случались у нее за чаем, призналась, что мощное семя мужа не способно зародить жизнь в ее чреве. Печальным голосом Марсия Джулия Синклер поведала, как долгие годы они старались обзавестись потомством и сколько разочарований пережили, а также описала чувство безысходности, охватившее ее, когда она поняла, что женщине, достигшей определенного возраста, выиграть этот бой уже невозможно. После того разговора Клейтон понял, почему капитан помогал ему нести тяжкий крест неведомой болезни. Волей судьбы Клейтон заполнил пустоту, образовавшуюся в семье Синклеров, и это обеспечивало ему защиту, о которой сам он никогда не просил, но которая теперь оказалась весьма и весьма кстати. И каждый день он выражал благодарность Синклеру тем единственным способом, какой позволяла форма их отношений, – безмолвно. Капитан отвечал ему точно так же – то смущенной улыбкой, то легким покачиванием головы, а то многозначительно поднимал брови. Подобным образом один давал понять другому, что никакой тайны между ними не существует. Постепенно обмороки перестали быть служебной проблемой для Клейтона и превратились в недуг, с которым надо было научиться жить. На самом деле агент был более чем доволен, поскольку мог снова и снова видеть во сне Валери.
– Кто бы мне объяснил, какого черта я искал вас и дома, и в клубе, и в вашем кабинете, хотя давно пора было понять: как только выпадает свободный час, вы спешите сюда, – сказал капитан и, тяжело дыша, остановился рядом со столом, где сидел Клейтон. Упрек его был адресован скорее себе самому, чем агенту.
Прошедшие годы добавили белых прядей в волосы и морщин на лицо Синклера, но в целом время для него словно замерло, как для тех огромных утесов, на которых волны оставляют едва заметные для человеческого глаза следы.
– Доброе утро, капитан, – поздоровался Клейтон и быстро выключил фонограф, совсем как ребенок, застуканный за шалостью. – Что-то вы сегодня раненько проснулись.
– Да и вы тоже, – отозвался Синклер, бросив неодобрительный взгляд на книгу, лежащую на столе.
Клейтон пожал плечами. Синклер долго смотрел на своего подчиненного, нервно покусывая губы.
– Лучше бы вам не забивать себе голову этим делом… – произнес он наконец. – И вообще не забивать себе голову такими вещами. В нашей профессии не рекомендуется брать работу на дом.
Клейтон вяло кивнул, воображая, что сказал бы шеф, узнай он, что на стене в подвале его дома висит портрет графини де Бомпар.
– Вы молоды, и у вас еще вся жизнь впереди, – добавил Синклер, видя, что сегодня Клейтон решил превысить обычную квоту долгих пауз. – В самом скором времени я уйду на пенсию, и можете не сомневаться, что на свое место я порекомендую вас, поэтому прислушайтесь к совету старика: ни одно расследование не должно вторгаться в вашу частную жизнь, – сказал капитан и с рассеянным видом дотронулся до странного монокля, заменявшего ему правый глаз.
Клейтон горько улыбнулся:
– Благодарю за совет, капитан, но мы оба отлично знаем: моя маленькая проблема принесет гораздо меньше вреда окружающим, если я буду сидеть у себя в кабинете и заполнять формуляры, вместо того чтобы носиться по городу во главе отряда бравых молодцов.
Синклер открыл было рот, собираясь возразить, но ничего не сказал, с горечью признав, что агент видит свое будущее куда яснее, чем он.
– Что касается моей частной жизни, то тут не о чем беспокоиться – у меня нет частной жизни.
– Вот именно, – подхватил Синклер, – а ведь всем нам нужно немного… э-э… женского общества, когда, скажем, наступает вечер, вам не кажется?
Клейтон усмехнулся. Эти внезапные и неуклюжие наскоки, которые капитан время от времени совершал – скорее всего, по наущению своей жены, – не задевали искалеченное сердце агента.
– У меня нет ни малейшего желания посещать бордели, если вы намекаете на это, – притворившись оскорбленным, ответил Клейтон.
– Да нет же, господи, нет… Я имел в виду более возвышенную… компанию. Не знаю, обратили вы или нет внимание на мою секретаршу мисс Баркин… Когда она готовит кофе вам, то никогда не забывает, какой именно вы предпочитаете, а вот мне, наоборот, вечно подает именно такой, какой я терпеть не могу.
– Интересно. Об этом стоит поразмыслить. – Клейтон откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, изобразив глубокую задумчивость. – Вы пришли, чтобы поручить мне это новое дело?
