будет твоего Монти, или что-нибудь в том же духе…
Эмма сделала глубокий вдох. Она сказала все, что хотела сказать, и нашла для этого самые точные слова, но вдруг поняла, что ей совершенно безразлично, убедили эти слова тетку или нет.
– Мир, где его не будет… – прошептала она со слабой улыбкой. – Дорогая тетя, целый мир сводится в точности к тому расстоянию, которое в каждый миг нас с ним разделяет.
И в этот самый момент глухой рокот, который уже пару минут доносился откуда-то издалека и на который Эмма с теткой не обратили внимания, начал стремительно приближаться. Не без страха женщины уставились на изгородь, отделявшую сад от улицы, – именно оттуда шел страшный рев, двигаясь к главным воротам. Но тут послышался совсем новый звук, похожий на корабельную сирену, и мгновение спустя на аллею ворвался под симфонию из грохота и скрежета необычный экипаж – он двигался без лошадей и оставлял за собой густой шлейф дыма. На скорости, которую можно было назвать не иначе как дьявольской, экипаж подъехал к крыльцу и остановился, взревев словно умирающий зверь. Никогда прежде Эмма не видела ничего подобного. Правда, она не раз рассматривала картинки с изображением первых новых карет, у которых конную тягу заменял мотор, но ей казалось, что они не слишком отличаются по виду от привычных экипажей. Кроме того, как она читала, они не развивали большой скорости – всего около двадцати километров в час, и любой велосипедист с сильными ногами мог легко с ними соперничать. Однако внушительная машина, тяжело дышавшая сейчас перед крыльцом, промчалась по подъездной аллее как молния. При этом и формой она разительно отличалась от всего, что Эмма видела раньше. Кузов бело-кремового цвета с позолоченными украшениями был вытянутым, приплюснутым и к тому же таким низким, что достаточно было поднять ногу, чтобы одолеть расстояние от земли до кабины. На передней части, похожей на большую металлическую коробку с решеткой, торчали, как два причудливых рога, роскошные фонари. Задние колеса были чуть больше передних. Верх автомобиля сейчас был сложен гармошкой. Внизу располагалась уйма всяких ручек и шестеренок, и они, вероятно, подчинялись движениям длинного рычага, торчавшего справа от сиденья, похожего на двухместный трон. Перед троном крепился короткий стержень, на котором держался руль – огромное колесо, украшенное сигнальным рожком, изогнутым на манер поросячьего хвостика. И в этом безумном экипаже с гордым видом, все еще не снимая рук с руля и словно боясь, что в любой момент машина может снова – уже по собственной прихоти – пуститься вскачь, восседал Монтгомери Гилмор в огромных очках, закрывавших пол-лица, и в кожаном шлеме с длинными ушами, висевшими вдоль щек. Все это вместе придавало миллионеру вид неведомого гигантского насекомого. И тем не менее он умудрился послать Эмме ликующую улыбку.
– Святые небеса… – выдохнула леди Харлоу. – Боюсь, дорогая моя детка, твой жених решил отказаться от похвальной старой привычки ходить по земле с открытым лицом.
Эмма не обратила внимания на слова тетки, она спустилась на две ступени и замерла в нерешительности, будто ей не хватало смелости, чтобы сократить безопасную дистанцию между нею самой и машиной. Жених зачарованно смотрел на Эмму. Изумление, сверкавшее в черных глазах, делало девушку такой красивой и милой, что Гилмор мог лишь еще раз возблагодарить того, по чьей воле она полюбила его.
– Эмма, дорогая! Тебе нравится, правда? – закричал он, не скрывая восторга и неловко крутя ручку дверцы, чтобы выбраться наружу и поскорее обнять невесту. Однако ручка не слушалась. – Я ведь сказал, что у меня есть для тебя сюрприз! Это “мерседес” – самый современный автомобиль! Опытный образец, его еще не начали продавать. В мастерской спешно что-то подгоняли и доделывали, и мне пришлось ждать, вот почему я опоздал. Но оно того стоило, правда? Глянь-ка! Этот зверь может дать семьдесят пять километров в час и даже не будет вибрировать! Сама убедишься, какой он удобный, ехать на нем – все равно что скользить по воздуху, сидя на тихом облачке!
Отчаявшись, Мюррей бросил крутить ручку и решил попросту перепрыгнуть через дверцу. Он поднял длинную ногу, но ботинок тут же попал в одно из отверстий в руле да там и застрял как в капкане; каблук же надавил на рожок, который оглушительно взревел, заставив Эмму отскочить назад. И рев не умолкал все то время, пока миллионер, в потешной позе завалившийся на сиденье, крутил ногой, силясь высвободить ботинок. Наконец ему это удалось, и он выбрался из автомобиля. Теперь Мюррей смотрел на свою невесту, не зная, что сказать, красный как рак, в измятом пиджаке и съехавших набок очках. Эмма подняла бровь:
– Тихое облачко?
И оба расхохотались.
Семь месяцев спустя леди Харлоу, лежа на смертном одре, клялась, что, когда они засмеялись, воздух между ними просиял. Однако никто не слышал ее слов, так как старая женщина умирала в одиночестве, вернее, рядом была только бесстрастная сиделка, которая входила и выходила, не обращая никакого внимания на бред пациентки. И леди Харлоу раз за разом повторяла сама себе, что видела это собственными глазами: поначалу она сочла, что стала жертвой оптического обмана, порожденного туманом или фарами ужасного автомобиля. Но позднее, когда неизбывное одиночество, воцарившееся в доме без Эммы, стало отравлять ей душу и питать опухоль, которая вскоре отдала ее в ледяные руки той самой богини парки, что начисто лишена чувства юмора, леди Харлоу пришла к убеждению, что в то утро стала свидетельницей истинного чуда.
– Целый мир сжался до расстояния, которое их разделяло… – выдохнула из себя леди Харлоу вместе с остатками воздуха, глядя на равнодушную сиделку, – …сжался до расстояния, которое их разделяло.
И как раз в тот самый миг, когда Эмма садилась в автомобиль, не сдержав восторженного вздоха, за много миль оттуда Уэллс тоже вздохнул, но только от скуки. Терпение его иссякло. До сих пор он из вежливости изображал приличный случаю интерес, но по мере того как экипаж
