деревянную поверхность. Тем не менее и этого оказалось достаточно, чтобы сквозь бурьян мрака различить притаившихся по стенам бледных призраков. Поборов страх, Мюррей взял светильник и подошел к стене. Гости с облегчением вздохнули: это были портреты, и, скорее всего, предков Кэбеллов, джентльменов с неизменно суровым и непреклонным взглядом. Если разглядывать портреты слева направо, то легко было проследить, как кафтаны сменялись елизаветинскими камзолами и как появились денди эпохи Регентства в щегольских шейных платках. Портреты передавали ход времени куда занятнее, чем круги на спиле дерева. На той же стене, кроме дюжины портретов, висело несколько перекрещенных шпаг поверх проржавевших щитов, пара потускневших гобеленов с не всегда понятными мифологическими сюжетами, а также огромное зеркало в золоченой резной раме, в котором отражалась вся комната целиком.
– Боже… – прошептал Конан Дойл, кивнув на портреты. – Вряд ли я смог бы спокойно ужинать в такой компании.
Не обратив внимания на его слова, Мюррей с энтузиазмом потирал руки.
– Представляешь, Эмма, какой станет эта комната, когда… – он огляделся по сторонам, пытаясь вообразить переделки, нужные, чтобы совершить чудо и сделать столовую действительно красивой, – когда мы все тут поменяем?
– Знаешь, а мне она кажется чудесной и такая, какая есть, Монти, – возразила Эмма со смехом. – Зачем что-то менять? Зал просто замечательный… Если тебе не удастся продать дом, мы сможем устраивать здесь приемы. Будем приглашать тех, кого терпеть не можем, и заставим их высиживать в столовой нескончаемые ужины, а ночью, пока они будут спать, станем греметь в коридорах цепями и жутко завывать. И они наверняка никогда больше не примут наших приглашений, и тогда нам самим не придется принимать приглашений от них, если, конечно, после подобного приема приглашения еще будут поступать.
– О, это блестящая мысль, дорогая, – изумился Мюррей.
– И вправду неплохо было бы располагать местом для таких целей, – согласился Уэллс, и ему тут же пришли на память имена нескольких дюжин знакомых, которых он охотно пригласил бы сюда на ужин.
– Тогда я не буду ничего переделывать, да и продавать дом не буду, – заключил Мюррей весело. – Если подумать, его и в таком виде можно использовать для чего угодно, даже… – злорадно ухмыльнулся он, – для спиритических сеансов.
– Монти, ты снова… – начала было Эмма, сразу сделавшись серьезной.
– Но, дорогая, сама посмотри, какая тут атмосфера! – перебил ее Мюррей, разведя руки в притворном восторге. – По-моему, мистер Конан Дойл как раз нечто подобное и назвал… Как это? “Атмосферой, подходящей для внушения”?
Конан Дойл бросил свирепый взгляд в его сторону.
– Да, да! – Мюррей опять развел огромные руки, словно желая сгрести вместе весь окружающий мрак. – Кажется, я только что набрел на еще одно весьма и весьма выгодное дельце. Любой медиум с радостью заплатит столько, сколько мы запросим, чтобы проводить здесь свои сеансы. При такой атмосфере можно будет запросто обойтись без обычных трюков…
– Монти, довольно, – упрекнула его Эмма. – Артур, позвольте еще раз попросить у вас прощения. Право, у нас и в мыслях не было высмеивать ваши воззрения, это была всего лишь шутка. – Она строго глянула на Мюррея. – Правда ведь, дорогой?
– Конечно, это была всего лишь невинная шутка, мистер Конан Дойл, – подтвердил миллионер, пожимая плечами.
– Благодарю вас за заботу, мисс Харлоу, – сказал ирландец, словно не услышав реплики Мюррея и обращаясь к его невесте с обиженным видом. – Как я уже говорил при нашей первой встрече, хорошую шутку я ценить умею.
– О, я в этом не сомневаюсь, – ответила девушка, не выясняя, подпадала ли выходка Мюррея под это определение. – Хотя если уж говорить о мрачной атмосфере, то здесь она, пожалуй, даже слишком зловещая.
– А вот меня она совершенно не пугает, – заявил Мюррей.
– Да ладно тебе, Монти, – сказал Уэллс, моля бога, чтобы те двое снова не устроили тягостную для всех перебранку. – Согласись, от всего этого озноб прошибает.
– Место, вне всякого сомнения, заражено энергиями, которые недоступны нашему пониманию, – заявил Конан Дойл с видом посвященного, потом медленно обвел взглядом столовую. – И все мы их ощущаем, только не всем хватает смелости в этом признаться.
– Кому же, например? – спросил Мюррей.
– Тебе, дорогой, – ответила Эмма. – Элементарно.
– Ах так? И что я, по-вашему, должен ощущать? Что души этих симпатичных джентльменов прямо сейчас находятся здесь и следят, чтобы мы не вздумали насмехаться над их усами? – гнул свое Мюррей.
– Я этого не сказала, дорогой, – ответила Эмма с прежним спокойствием. – Но я согласна с Артуром: в этом доме есть что-то, что мы ощущаем, но не можем распознать. Возможно, это не души умерших или даже не то, что мы считаем душами умерших. Однако возможно и другое: все, что пережили эти люди, – она медленно обвела портреты рукой, – все, что они испытали, что любили, каким-то образом сохранилось… – Эмма подошла к столу и рассеянно погладила спинку стула, продолжая говорить с мечтательным видом: – Вообразите, сколько всяких сцен разыгралось тут, в столовой: званые ужины, семейные драмы, объявления войны, счастливые известия… И все это до сих пор остается здесь, снова и снова происходит, каким-то образом вибрирует в
