Не успели команды выстроиться для приветствия, как Романов уже знал, кто победит. Знал и все, как это теперь бывало с ним, особенно даже не размышляя. Он мог расписать любое чужое действие на десять шагов вперед и назад, исключая из цепочки рассуждений все лишнее. Главная линия виделась ярко и отчетливо, мысли находились в строгом порядке, как никогда прежде. Внутри появился сложный, надежный механизм, который ловко сортировал всю эту житейскую сумятицу. Романов со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы — он не только был в курсе того, кто одержит победу, но и отчетливо представлял, что? нужно предпринять, чтобы этого не случилось.
Когда шум утих, Романов обнаружил, что футболисты, родительская трибуна и судья, зажавший свисток в зубах, выжидательно смотрят на него. Он, смутившись, сложил руки над головой и приветственно потряс ими в воздухе, после чего раздалась долгожданная трель и игра началась.
Романов никогда не увлекался спортом за исключением, разумеется, тех двух лет упорных пыток в баскетбольной команде в рамках отцовской розыскной деятельности по поиску таланта. Он ненавидел в этой игре все. Особенно то, что по правилам личной защиты нужно было пасти одного из игроков команды противника, и почти всегда ему доставался хитрый и подлый Дагаев. Тот ставил подножки, бил локтем под дых и не оставлял Романова в покое даже за пределами зала. Романов знал, что неподалеку ходит его личный, за ним закрепленный враг. Отец, замечавший его синяки, ссадины и угрюмый вид, повторял, глухо усмехаясь: «И мы б им дали, если б они нас догнали».
Игра шла бойко — грузный Борис пытался отобрать мяч у Кирпичика, но выяснилось, что Кирпичик умеет ловко обводить, отлично давать и принимать пасы, и вообще, играет очень смело, если не сказать нагло. От его неуклюжести не осталось и следа, наверное, его тело лучше всего слушалось хозяина на высокой скорости. Жаль только, двигался он совсем не в том направлении, куда следовало бы.
За мальчишками Романов наблюдал с отеческим трепетом — ночные стирки не прошли даром. Его всегда интересовал номер восемь, майка которого вечно была черным-черна. Парень не щадил живота своего — он прыгал и падал, бросался под мяч и высоко взлетал перед воротами, не особенно задумываясь, как и где приземлится. А номер три падал с веревки и досушивался на полу, свернувшись котом на солнце. Хозяин оказался полноватым рыжим мальчишкой, у которого все время сползал правый гольф. Хотелось достать длинной рукой каждого и, потрепав по лохматой голове, усадить в загончик, где они были бы целыми, невредимыми и, по возможности, чистыми.
Железнодорожники тем временем поднажали, и табло хищно защелкало, меняя счет. Борис раздавал указания, подбадривал мужичков, называл их «хлопчиками» и надсадно кричал через все поле. По дальней кромке угрюмо ходила Маргарита и после каждого свистка пререкалась с судьей. Тот держался от нее все дальше и дальше, как будто сила маргаритиного баса отжимала его к другому краю поля. Как только объявили перерыв, Маргарита ринулась на судью всей бегемотьей массой своего гнева, он отступал сколько мог, а затем, вскрикнув, стремительно сбежал, хлопнув дверью раздевалки. Не оставляя надежды на спасение, Маргарита двинулась за ним.
Романов спустился к полю. Азарт захватывал его — впервые за долгое время он ощутил радость, очищенную от тревоги и безнадежности.
Он залихватски свистнул Кирпичику, шепнул ему на ухо несколько слов, и тот подозвал остальных. Широко кромсая воздух ладонями, Романов объяснил, что делать, и расставил игроков в одном ему понятном порядке, еле удержавшись от того, чтобы самому не встать на ворота. Разрумяненные мальчишки с интересом слушали и похохатывали в кулаки в особенно острых местах романовского урока. Через пару минут, когда у каждого номера были новые персональные задачи, Романов вернулся на трибуну и за дальнейшей игрой следил так, будто сам носился там, взмыленный, худой и длинноногий, забыв обо всем, имея на прицеле круглый кожаный мяч, всем существом видя только его. Он был пружинящим и ловким вратарем, быстрым и напористым нападающим, а пасы отдавал такие короткие и выверенные, словно посылал их напарнику заказной бандеролью. Где-то на периферии поля перемещались неповоротливые солдатики вражеской армии, втрое медленнее и грузнее; тяжеленные, они не успевали за невесомыми парнишками, не могли предсказать их обманных маневров, суетились, злились и в результате мешали сами себе. Игра шла вне их привычных сценариев, и внимания, чтобы контролировать все поле, не хватало.
Так же будет и со всей этой вашей замшелой канцелярией, только дайте время. Вы сами не знаете, на кого нарвались, зло ухмылялся Романов. Упрямый, дотошный злой историк, помноженный на силу своих озарений, вам не по зубам.
Победный детский клич заставил его прийти в себя. Мальчишки качали Кирпичика на руках, подбрасывая его с каждым разом все выше. На поле высыпали родители, и герои один за другим стали расходиться. Дружная толпа, ловившая Кирпичика, заметно поредела. Романов с опаской оценил шансы паренька и зажмурил левый глаз, когда тот неловко повалился на землю, огрев какого-то бедолагу по уху. Поднявшись, он неизвестно откуда выудил очки, невозмутимо нацепил их на нос и, отряхиваясь, радостно направился к Романову. Развязавшийся шнурок его бутсы волочился следом, и от былой ловкости и прыти Кирпичика-футболиста не осталось и следа.
Романов шагнул ему навстречу, но тут его внимание привлекло какое-то движение на другом конце стадиона: вслед за группой рабочих в комбинезонах и видавших виды кепках на поле въезжало монстроподобное сооружение — та самая сколоченная во время субботника синяя трибуна, которой надлежало сейчас находиться на центральной площади в ожидании провозглашения нового мэра. Что ж, выходит, парад победы настиг победителя…
Работяги несли ящики с инструментами, свернутые в рулоны флаги, везли громыхающие тележки. Из дальнего угла медленно выехал трактор, а за ним еще один.
Романов наспех обнял взмокшего Кирпичика и спустился на газон, не сводя глаз с синей махины. Откуда ни возьмись к нему подлетела молоденькая девочка из приемной, которую он про себя называл Воробьем, такой встрепанной и оживленной она ему показалась несколько дней назад. Сейчас ее щеки
