— Может быть, нам обеим следует немного остыть, — дипломатично говорит Кеннеди, поднимается и идет к двери. — Уверяю вас, Рут, мы можем выиграть дело, не касаясь этих вопросов.
Дверь за ней закрывается. Я сижу, уронив руки на колени. «Как, — думаю я, — с этим можно что-то выиграть?»
Я дергаю за краешек лейкопластыря на пальце. Потом подхожу к вазе на полке возле телевизора, достаю желтый конверт и роюсь в чеках, пока не нахожу то, что ищу.
Визитную карточку Уоллеса Мерси.
Фрэнсис любит открывать двери своего дома ребятам из Движения каждое второе воскресенье. После того как команды прекратили шнырять по улицам в поисках жертв, мы почти перестали видеться. Через всемирную сеть можно достучаться до множества людей, но это холодное, безликое сообщество. Фрэнсис понимает это, вот почему дважды в месяц улица перед его гостеприимным домом заполняется автомобилями с регистрационными номерными знаками, выданными аж в Нью-Джерси и Нью-Гэмпшире. Обычно я занимаю парней игрой в футбол, а женщины собираются в кухне с Брит, где организовывают застолье из принесенных угощений и обмениваются сплетнями, как коллекционными карточками с изображением бейсболистов. Фрэнсис берется развлекать своими огненными речами детей постарше. Кажется, слова вылетают у него изо рта, как пламя из пасти дракона, пока дети словно загипнотизированные сидят у его ног.
Прошло почти три месяца после последней воскресной встречи. Этих людей мы не видели с похорон Дэвиса. Честно говоря, я не вспоминал о них, потому что до сих пор с утра до ночи брожу, словно зомби. Но когда Фрэнсис просит опубликовать приглашение на Lonewolf.org, я это делаю. Просто Фрэнсис не тот человек, которому можно отказать.
И вот дом снова полон. Но настроение царит несколько другое. Каждый старается подойти ко мне, поинтересоваться, как дела. Брит, сославшись на головную боль, осталась в нашей спальне — она даже не захотела притворяться, что желает кого-то видеть.
Но Фрэнсис все тот же радушный хозяин. Он открывает пиво, отпускает комплименты дамам по поводу их причесок, голубизны глаз их деток или восхитительного вкуса испеченных ими пирогов. Он находит меня одиноко сидящим возле гаража, куда я пошел выбросить мусор.
— Народ, похоже, доволен, — говорит он.
Я киваю.
— Кто же не любит бесплатное пиво?
— Бесплатное для всех, но только не для меня, — отвечает Фрэнсис, потом пристально смотрит на меня. — Все в порядке? — спрашивает он и под
Он хлопает меня по плечу и уходит в огороженный дворик. Дети помладше, которых уже притащили туда родители, замолкают, очарованные его магнетизмом. Он садится на пенек и начинает свою версию воскресной школы.
— Вы любите тайны?
Кто-то кивает, раздается общий гул согласия.
— Хорошо. Кто мне скажет, кто такой Израиль?
— Какая-то неинтересная загадка, — бормочет кто-то и тут же получает локтем от сидящего рядом мальчика.
Другой мальчик кричит:
— Это страна, полная евреев!
— Поднимайте руки, — говорит Фрэнсис. — И я не спрашивал,
Паренек, у которого на верхней губе только-только начинает пробиваться пушок, машет рукой и, когда Фрэнсис указывает на него, отвечает:
— Это Иаков. Он стал так называться после того, как боролся с ангелом в Пенуэле.
— И у нас есть победитель, — говорит Фрэнсис. — Потом Израиль родил двенадцать сыновей, от них и пошли двенадцать колен Израилевых…
Я иду обратно в кухню, где разговаривают несколько женщин. Одна из них держит на руках беспокойного ребенка.
— Она почти не спит по ночам, и я с ней так замучилась, что вчера, представляете, вышла из дома и пошла на работу в пижаме.
— Говорю же, — вставляет какая-то девушка, — виски — лучшее средство. Нужно втирать в десны.
— Тут главное не пристраститься к нему слишком рано, — говорит женщина постарше, и все смеются.
Они замечают меня, и разговор мгновенно обрывается, точно в пропасть ухнул.
— Терк… — говорит женщина постарше. Я не знаю ее имени, но узнаю лицо; она бывала здесь раньше. — Мы не видели, как ты вошел.
Я не отвечаю. Мои глаза прикованы к ребенку. Румяная девочка размахивает кулачками и плачет так сильно, что чуть не задыхается.
