— После обрезания ребенку требуется девяностоминутное наблюдение, потому что состояние новорожденного может измениться в любую секунду, это так?
— Да.
— Получается, Корин, вы оставили ребенка с медсестрой, которой было запрещено помогать ему каким-либо образом, правильно?
— У меня не было другого выхода, — говорит Корин, оправдываясь.
— Но вы все же оставили этого младенца на Рут?
— Да.
— И вы
— Да.
— Значит, по сути, вы дважды поступили неправильно?
— Ну…
— Забавно, — прерывает ее Кеннеди. — А вас никто не обвиняет в убийстве этого ребенка.
Ночью мне приснился сон про похороны мамы. Все места на скамьях были заняты, и была не зима, а лето. Работали кондиционеры, люди обмахивались веерами и программками, но все мы обливались по`том. Церковь была не церковь, а какой-то склад, переделанный под церковь после пожара. Крест за алтарем был сделан из двух обугленных балок, скрепленных вместе, как пазл.
Мне хотелось плакать, но у меня не осталось слез: вся влага в моем организме превратилась в пот. Я пыталась обмахиваться, но программки у меня тоже не было.
Кто-то протянул свою:
— На, возьми мою.
Я повернулась, чтобы поблагодарить, и поняла, что рядом сидит мама.
Онемев, я с трудом встала.
Я заглянула в гроб посмотреть, кто же там лежит… вместо нее.
Гроб был полон мертвых младенцев.
Мэри взяли на работу на десять лет позже меня. Тогда она была еще медсестрой родильного отделения, как и я. Мы вместе мучились с двойными сменами, жаловались на жалкие льготы и пережили реконструкцию больницы. Когда старшая медсестра ушла на пенсию, мы обе предложили свои кандидатуры. Когда начальство выбрало Мэри, она в отчаянии пришла ко мне. Сказала, что надеялась, что я получу работу, чтобы ей не пришлось извиняться за то, что выбрали ее. Но на самом деле я не собиралась на нее обижаться. Мне вообще-то и за Эдисоном нужно было присматривать, а должность старшей медсестры подразумевает больше административной работы и меньше работы напрямую с пациентами. Наблюдая, как Мэри осваивается в новой роли, я благодарила судьбу за то, что все вышло именно так, а не иначе.
— Отец ребенка, Терк Бауэр, попросил поговорить с руководителем, — говорит Мэри, отвечая на вопрос обвинителя. — У него были особые пожелания по поводу ухода за его ребенком.
— Каково было содержание этого разговора?
Она опускает глаза.
— Он не хотел, чтобы Черные прикасались к его ребенку. Сказав это, он показал татуировку флага конфедератов на предплечье.
Кто-то из присяжных ахает.
— Вы когда-нибудь раньше сталкивались с такими запросами родителей?
Мэри колеблется.
— Мы постоянно получаем запросы от пациентов. Некоторые женщины предпочитают, чтобы роды принимали врачи-женщины, кому-то не нравится, что ею занимаются практиканты. Мы делаем все возможное, чтобы пациентам было у нас комфортно.
— Что вы сделали в таком случае?
— Я написала записку и прикрепила ее к карточке.
Одетт просит ее осмотреть вещественное доказательство с медицинской карточкой и прочитать записку вслух.
— Вы обсуждали со своими сотрудниками просьбу этой пациентки?
— Да. Я объяснила Рут, что ее просят не заниматься этим ребенком из-за философских взглядов его отца.
— Как она это восприняла?
— Как личное оскорбление, — ровным голосом произносит Мэри. — Я не хотела, чтобы так вышло. Я сказала ей, что это простая формальность. Но она ушла из моего кабинета, хлопнув дверью.
— После этого когда вы снова увидели ответчицу? — спрашивает Одетт.
— В субботу утром. Я была в операционной с другой пациенткой, у которой были сложные роды. Я как старшая медсестра обязана сопровождать туда
