Через неделю я суетливо бегаю по дому, пытаясь найти свой форменный козырек, когда раздается звонок в дверь. Изумлению моему нет предела, когда я вижу на пороге Уоллеса Мерси. Копна жестких, как проволока, седых волос, костюм-тройка, карманные часы — все при нем.
— Боже… — выдыхаю я. Слова — облачка пара в пустыне моего потрясения.
— Сестра моя, — громовым голосом произносит он, — меня зовут Уоллес Мерси.
Я хихикаю. На самом деле
Я ищу глазами его свиту с камерами и микрофонами, но единственный знак его славы — это припаркованный у обочины блестящий черный лимузин с горящими габаритами и водителем на переднем сиденье.
— Могу я занять минуту вашего времени?
Прежде я сталкивалась со знаменитостью, когда беременная жена ведущего одной вечерней телепрограммы попала в аварию рядом с больницей и ее на сутки поместили в наше отделение для наблюдения.
Хотя она оказалась совершенно здоровой, моя роль поставщика медицинских услуг чередовалась с обязанностями пресс-агента, когда приходилось сдерживать толпу репортеров, угрожавших захватить отделение. Когда я второй раз встречаюсь со знаменитостью, на мне униформа из полиэстера.
— Конечно. — Я приглашаю его войти, мысленно благодаря Бога, что успела сложить диван, на котором спала. — Не хотите ли чего-нибудь выпить?
— Кофе — с удовольствием, — отвечает он.
Включая кофеварку «Кьюриг», я думаю, что Адиса, наверное, умерла бы, если бы застала его здесь. Интересно, можно попросить Уоллеса сделать селфи с ним, чтобы послать фотографию сестре?
— У вас прекрасный дом, — говорит он и смотрит на фотографии на камине. — Ваш сын? Я слышал, он особенный.
«От кого?» — думаю я.
— Вам с молоком? Сахар?
— И то, и то, — отвечает Уоллес Мерси. Он берет чашку и указывает на диван. — Можно? — Я киваю, и он жестом предлагает мне сесть рядом на стул. — Госпожа Джефферсон, вы знаете, почему я здесь?
— Честно говоря, я даже не могу поверить, что вы здесь, и уж тем более не догадываюсь, что привело вас ко мне.
Он улыбается. У него самые ровные и белоснежные зубы, какие я видела, — они ослепительно сияют на фоне его темной кожи. Я понимаю, что вблизи он выглядит моложе, чем я представляла себе.
— Я пришел сказать, что вы не одиноки.
В замешательстве я чуть наклоняю голову к плечу.
— Это очень мило, однако у меня уже есть духовный наставник…
— Но наше сообщество намного больше, чем церковный приход. Сестра моя, не в первый раз наши люди становятся мишенью для нападок. В наших руках еще нет власти, но мы есть друг у друга.
У меня округляются глаза, когда я начинаю понимать, что происходит. Как сказала бы Адиса, мой случай для него — просто очередная ступенька, на которую можно взгромоздиться, чтобы привлечь к себе внимание.
— Спасибо, что пришли, но я не думаю, что моя история будет вам особенно интересна.
— Напротив. Могу я взять на себя смелость задать вам вопрос? Когда вас попросили не вмешиваться в уход за белым ребенком, кто-нибудь из коллег встал на вашу защиту?
Я думаю о Корин, которая сердилась, когда я пожаловалась ей на несправедливый приказ Мэри, а потом защищала Карлу Луонго.
— Моя подруга знала, что я была расстроена.
— Она заступилась за вас? Готова была рискнуть работой ради вас?
— Я бы и не стала просить ее об этом, — говорю я, начиная раздражаться.
— Какого цвета кожа у вашей коллеги? — без обиняков спрашивает Уоллес.
— Тот факт, что я Черная, никогда не мешал моим отношениям с коллегами.
— До тех пор, пока им не понадобился козел отпущения. Я хочу сказать, Рут — вы позволите вас так называть? — что мы стоим за вами. Ваши Черные братья и сестры будут заступаться за вас. Они рискнут своими рабочими местами ради вас, они выйдут на улицу ради вас, и вместе их голос будет столь могуч, что его нельзя будет игнорировать.
Я встаю.
— Спасибо за… за интерес к моему делу, но мне придется обсудить это с моим адвокатом, и как бы ни…
— Какого цвета кожа у вашего адвоката? — прерывает меня Уоллес.
— Какая разница? — с вызовом говорю я. — И вы ждете хорошего к себе отношения от белых людей, когда сами постоянно поносите их?
Он улыбается так, словно ему не впервой такое слышать.
