номер.
– Саня, – говорила она в трубку почему-то шепотом своему младшему брату, моему отцу, и можно было представить, как она пугливо озирается на запертую всеми замками и запорами тощую фанерную дверь. – Временно не выходите из дома. Ждите моего звонка. Ты слышишь меня?
– Слышу, а что такое? – привычно удивлялся отец.
– Я вам позвоню, когда будет можно! – она опять оглядывалась.
– Что такое? – уже привычно догадывался отец. – Что-нибудь случилось?
– Да, да, случилось. Случилось. Тут такое! Будь осторожен. Рыба на красные дома пошла! – страстно шептала тетка.
– Ну да, понимаю, – понимал отец и тоже подходил к дверям, проверяя засовы. Мы молча смотрели на него расширенными от ужаса глазами. Мы уже знали, что наши, заселявшие домики и домишки вокруг магазина «Рыба» двинулись пиздить обитателей больших красных кирпичных домов, предполагаемых похитителей голубей и возмутителей спокойствия.
Наши уже на полпути встречали подобных же шаболовских. И начиналось. Ихние подобные же Кочуры, Свиньи, Антонеску, Жерди и Толяки взмахивали руками с зажатыми в них кастетами и просто небольшими, но увесистыми свинцовыми цилиндрамивкладками. Порою в руках оказывались ножи и другие остро режущие и колющие предметы. Сражение длилось часа два. Многие, сбитые с ногстрашными ударами, дважды вставали, но на третий раз уже подняться на могли и бывали медленно, в продолжение следующих двух часов затаптываемы до состояния некой липкой слизи. Потом наши посылали за подкреплением. Шаболовские же вызывали близких им территориально и духовно татищевских. К нам на подмогу подоспевали единомышленники – малоостровские ребята и шпана с Ордынки. Но прибежавшие им на подмогу даниловские сначала восстанавливали равновесие, а затем с помощью свеженьких азартных подбежавших остроумовских начинали перемогать. Затем подоспевали хавские, суремкие. Затем полянские, новокузнецкие, павелецкие, мадово-триумфальные, мадово-кудринские, мивцево-вражские, курские, серпуховские, садово-кольцевые, киселевские и пр. Было жуть что. Буквальная жуть. Рассказывать страшно и не хочется. И не буду.
Потом через неделю тетка звонила опять и опять шепотом, по мере разговора выравнивавшимся в ее обычный, несколько даже раздраженный, чем-то постоянно недовольный голос, начальственно говорила:
– Саня, вроде бы потише стало. Можете выходить.
– А, это ты, – отвечал отец.
– Может быть, ко мне зайдете?
– Да у нас дела. Вряд ли.
– Ну как знаете, как знаете, – самолюбиво отвечала одинокая тетка. Я отчетливо представлял себе, как она на том конце провода обиженно поджимает ярко накрашенные губы и быстро моргает.
– Нет, правда, дел много. Может, вот ребята забегут, – отец оглядывался на нас со свирепым выражением, имевшим целью нас немедленно побудить к благотворительному поступку. Сестра делала недовольное лицо и начинала усердно перелистывать страницы книги или какой-нибудь тетрадки, показывая всем своим видом, что ученье прежде всего, а потом уже всякие там визиты. Я же просто изображал кислую физиономию.
– Знаешь, у ребят много домашних заданий. Мы к тебе в конце недели заглянем. Ладно?
– Как хотите, как хотите, – отвечала она. – Только не знаю, будет ли у меня время в конце недели. – Хотя все мы отлично знали, что делать ей решительно нечего ни в начале, ни в конце недели. – Ладно, заходите, только точно. А то я ради этого отложу другие дела. Буду ждать. Я накормлю вас. Вы рыбу в прошлый раз ели? Я за котлетами сбегаю.
– Хорошо, – отвечал отец. Мы облегченно вздыхали.
И вправду, после вышеописанных событий все окрест надолго стихало, поскольку лежало плоско на земле либо друг на друге. Собаки бродили, повизгивая, не имея возможности из-под груды тел откопать своих возлюбленных бывших хозяев. Они слизывали подтекавшую кровь. Среди удивительно теплого позднего апреля они по-зимнему зачем-то поджимали к животу то одну, то другую переднюю лапу, неуверенно и воровато оглядывались. Иногда между ними возникали дикие свары, когда какая-то из них неосторожно касалась чужого хозяйского неподвижного тела. Они буквально вскакивали друг на друга, воздвигаясь необыкновенно высокой, яростно сцепленной, вздрагивающей пирамидой. Их свары только добавляли немного лишнего разбросанного мяса и крови – не больше. Прибывшие издалека разгоняли их, осторожно и безразлично растаскивали всех по местам им положенного захоронения. Благо, до крематория рукой подать. Я уже имел возможность описать нешуточные развлечения, с ним связанные.
Постепенно в окрестностях нарастали новые герои: Шпатл, Василя, Щука и др. Всех не перечислить. Но мы их знали по именам и в лицо. Они начинали новую, столь по всем чертам и параметрам воспроизводящую старую жизнь. Да как, собственно, любая жизнь.
Так вот, возвращаясь к нашему с приятелем стоическому проекту. В этих самых местах в спокойное сумеречное время, дабы не вызывать вполне естественного подозрения у случайно забредших бы туда мирных обитателей, мы упорно блуждали по снегу и постанывали. Но тихо. Чтобы не выдавать себя друг другу. Так мы закалялись, приуготовляясь к неведомому. Вернее, ведомому, но неописуемому.
Вы, конечно, можете возразить, что ныне это привычное занятие многих теперешних, заботящихся о своем здоровье и здоровии своих детей. Бегают по снегу босиком, ныряют в проруби, затаскивают туда своих чад, обливаются ледяной водой только заради единственно здоровья без всякой там
