Наконец они дотащили его до Кремлевской стены и сбросили в поспешно вырытую могилу. Ленин же, как и прежде, до втеснения в его прохладное холостяцкое жилище неуместного Сталина, остался в одиночестве доживать до конца исторического эона в своих таинственных покоях. Надо заметить, на удивление, он все молодел и молодел год от года. Между прочим, это с содроганием, прямо с мистическим ужасом заметила еще Крупская, зайдя буквально через месяц после смерти навестить мужа:
– Мы стареем, а он нет!
– Да! – вздрогнув, обратили внимание соратники, внимательно приглядываясь к телу.
– Вы знаете, что это значит? – спросила она строго.
– Нет, нет, – заметались соратники.
– Неужели не знаете? – она с подозрением оглянулась на них.
– А что? А что? – Они, видимо, действительно ничего не знали.
– Ну, узнаете, узнаете, – отвечала жена и, путаясь в длинной грубой юбке, стремительно покинула их. Они замерли, прямо окаменели в тяжелой нерешительности. Ничего, вскорости отошли, пришли в себя. Все, буквально все позабывали. Жизнь покатилась своим чередом.
Теперь же основной заботой служителей Мавзолея стало не сохранение тела, а удержание его от стремительного, немыслимого омоложения, вплоть до первичного небытия. Ему вкалывали сдерживающие консервирующие препараты, его массировали, натирали дубящими составами, уснащали маслами, окуривали, придавливали тяжелыми свинцовыми спудами, охлаждали до неимоверных температур. Его уговаривали, упрашивали, читали мантры, заупокойные увещевания, цитировали попеременно из тибетской и египетской книг мертвых, объясняли немыслимость происходящего с метафизической точки зрения. Ничего не помогало и не останавливало. У него, видимо, был свой взгляд на эти вещи. Рядом с ним по ночам беспрерывно распевали заклинания специально приглашенные шаманы. К нему подсылали влиятельных и доверенных лиц, старых соратников и родственников. Специально для этого на время выпускали из тюрем Бухарина, Каменева и Зиновьева. Тайком, никем не замеченный, буквально на пару дней приезжал Троцкий. Ничего не помогало. Неодолимый процесс уже полностью овладел им. Он сам, если бы даже захотел, уже неволен был его остановить. Он только приговаривал: «Так, так, так!» – или: «Вот, вот, вот!»
Что можно было предпринять? Единственно – обратно направленный грандиозный всенародный проект, который бы своей неимоверной энергией, попятной инерцией сначала смог бы стабилизировать, потом бы развернул и направил оболочку вождя по пути стремительного старения, скукоживания, истления, превращения в должный и заслуженный прах. Тогда бы можно было, как хотели многие, попросту, без всяких трагических последствий для страны, захоронить его. Однако вот это вот было мечтой, проектом плоско и грубо материалистически мысливших людей. К сожалению, их поддерживало большинство тупо-обрядово мысливших старомодных церковников. По счастью, подобному не дано было осуществиться. Но поползли слухи. В городе вспыхнули волнения. И нешуточные.
Однако основной их причиной был все-таки Сталин. Обаяние образа великого вождя еще не выветрилось до конца и не могло быть так легко опорочено, как некоторым казалось, простыми разоблачениями земных последствий его неземных дел. С юга неожиданно нагрянуло необозримое людское море, кое-как вооруженное для восстановления попранной справедливости. Им навстречу бросили истребительные полки. С севера подоспевали в подмогу первым мощные, рослые слагатели песен и мифов. Но окончательно все-таки все решил подход неких западных ландскнехтов, неумолимых в своем неприятии и отрицании ужасов земного воплощения небесных, демонических амбиций. Новое освобожденное пространство устлалось телами тех и других. Таким образом оно, собственно, освободилось от всех. Но не до конца. Не до конца. Какие-то оставшиеся, уцелевшие, медленно, постепенно вновь все здесь заселившие опять возобновляли, хоть и не в той откровенной ярости, прежние склоки и раздоры, которые длятся доныне.
Тогда-то для разрешения этой ситуации и консолидации народов придумали грандиозный проект. Он в корне отличался от проектов предыдущих, что и следовало ожидать. О нем уже мало кто помнит. Если спросить, то почему-то вспомнят, например, огромную, вращающуюся стеклянную башню, воздвигнутую в центре Москвы. В момент ее водружения она высилась чистым чудом. Многочисленные москвичи бросились туда на экскурсии. Внутри стремительные лифты уносили вверх на площадки обозрения, торжественные залы, рестораны, вращавшиеся в разных направлениях с разными скоростями. Переходя из одного помещения в другое, человек постепенно терял ориентацию в пространстве и времени, и, как шепотом передавали, его уводило в другое измерение. Прямого подтверждения этому я не имел, но наблюдал огромные очереди страждущих у подножья башни. Выходящих же оттуда не видел и не встречал потом никогда. Не встречал никого, встречавших кого-нибудь из однажды вошедших в башню. День за днем люди уходили, но не возвращались. Население города стало истощаться. Говорят, что покидавшие башню иногда объявлялись далеко за пределами столицы, восполняя там неимоверный убыток людских резервов вследствие описанных выше интеграционных процессов. Скорее всего, это было правдой, так как промышленность в разнообразных районах страны вроде бы не испытывала недостатка в рабочих руках. Возникавшая же неожиданно резкая потребность при заселении, например, случайно открывшихся свободных целинных и залежных земель моментально восполнялась неведомо откуда взявшимися решительными, на все готовыми молодыми людьми. Видимо, их поставляла все та же башня.
Но самый же московский из московских, в смысле столичных, головных, определяющих, основополагающих, самый грандиозный проект того времени почему-то не помнят. Бывает такое. Я уже объяснял. Помнят, вспоминают неожиданно что-то из самого ненужного. Уже во взрослом возрасте вспоминают, например, что-то из глупого, бессмысленного, не нужного никому детства. А необходимое и насущное из ближайшей взрослой жизни не помнят. Ну просто
