Но это потом.
До этого далеко.
До этого еще очень далеко.
До этого еще очень-очень далеко.
Это еще – в прошлом из будущего.
А пока из порушенных стремительным порывом лагерей встречным потоком хлынули в большую Москву не ведомые никому заключенные. Надеюсь, не надо объяснять, что это значит. Не надо объяснять, что вся страна была покрыта таинственною сетью подобных мест заключения. Нетронутой оставалась только Москва. Так что, в какую бы сторону она ни двинулась, куда бы ни сделала малейшее движение-поползновение, везде бы с неизбежностью коснулась, а там и порушила так сосредоточенно, неумолимо, многолетне, многотрудно возводимые сторожевые башни и ограждения из колючей проволоки. Растревожила бы осмысленный быт сторожевых собак с приставленными к ним озабоченными служивыми. Москва единственно оставалась святым самоопределяющимся местом. Хотя в то же время она, в некоторомсмысле, сама со всех сторон была как бы огражденная этими огражденными от нее местами. Но в высшем смысле она действительно высилась, отгражденная от всего. Она стремилась вверх. То есть в дохрущевские времена ей не предполагалось другого движения. Самим естественным ходом событий и истории (если его называть естественным) она могла только возноситься. И она возносилась. Да что говорить, каждый помнит высотные дома. Ну хотя бы величественный шпиль ее университета. Небольшое количество оставшихся ее обитателей, перенапряженные, недосыпавшие, с трудом обеспечивали сохранение и охранение ее от всего окружавшего, куда перекочевала большая часть ее же собственного населения. Но мы жили среди той крохотной избранной части, зная, убеждаясь, вернее будучи убежденными, что мощь, пугающее даже нас самих величие великой Родины, Советского Союза, созданоименно этими избранными. И мы, дети, предназначенные сменить великих москвичей, готовимся, учимся стать решительными, непреклонными взрослыми. Конечно, величина свершенийзаставляла подозревать, как в физике, некую скрытую массу, способствовавшую, споспешествовавшую нам в наших свершениях. Естественно, мы не заподозрили в этом ангелов Ветхого Завета (о них никто ничего не знал), но некоторых духовных водителейисторического прогресса вполне предполагали. Мы их представляли как бы бестелесными миллионами эдаких толкателей-помощников. В результате мы оказались правы. Ошиблись только с их локацией и субстанциональностью. Но в главном мы оказались правы. Натуральное же явление этой мистически предположенной, скрытой массы прогресса, как своей грубой телесностью, так и некоей несообразностью своего поведения, наполнило нас волнением и тревогой: что же делать с неожиданно объявившейся добавочной массой? В какую сторону она ринется? Послужит ли она еще большему нашему величию? И возможно ли в природе еще большее величие? Не будет ли эта преизбыточность губительна для самих основ нашего хрупкого, трудно сохраняемого космоса? Не послужит ли это неким сотрясениям и неустройствам?
Как в своем интуитивном ощущении, постижении скрытой массы советской вселенной, необходимой и должной для свершавшегося на наших глазах величия, так и в своих тревогах и сомнениях мы были, оказались провидчески правы. Да во многом, почти всегда во всем оказывались правы.
Возвращавшиеся из лагерей в пределах теперь уже не сакральной и магической, а вполне обычной жизни встречали и вровень смотрели в глаза своим палачам. Что тут началось! Что тут началось! Измученным взором смотрели они в глаза своим недавним мучителям, которые себя таковыми не считали и так себя не называли. То есть даже наоборот, называли себя защитниками прогресса от темных сил разрушения и деструкции, явленных в лице их бывших жертв. Но палач он и есть палач, как бы себя ни называл. Как бы ни называли его сочувствующие – мы, например, в пору нашего беззаветно-советского детства. Запомните, запомните это вы, беззаветные дети иных идеологий, оправдывающие, спасающие, обожающие, возводящие на престол и небеса ваших искренних палачей! Вернее, палачей ваших врагов, а вам – как бы друзья, соратники, возлюбленные, обожаемые кумиры. Мы проходили это. Я, я вас предупреждаю! Я вас об этом предупредил.
Встречались, конечно, и не совсем палачи, а так – люди хитрые, корыстные, безответственные или, как раз наоборот, очень, очень ответственные, увлеченные, пафосные, так сказать. Так сказать, взрослые дети. Как мы. Они, насупливая брови, твердили:
– Нет, нет, нет! Этого не может быть!
– Да вот же оно!
– Нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда! Мы это твердо знаем. Нам это объяснили и доказали великие учителя жизни, которые ошибаться не могут. Соответственно и мы не можем ошибаться. А если мы ошибаемся, так что же это? Это же крах всего святого и всей вселенной! Значит, этого не может быть.
И что тут началось! Что тут началось! Были, понятное дело, прямые подлецы, проходимцы, сволочи, гады, циники, предатели, изверги, изуверы, садюги, монстры. Инфернальный даже встречался народ, запихивавший в задние проходы жертв обоего пола палки, металлические пруты, оглобли, кронштейны, швеллера и, дико сказать, – столбы. Знали таких, что вырывали у жертв отдельные внутренние органы и прямо на их глазах поедали еще дымящуюся вражескую плоть. Были менее изощренные, просто избивавшие людей до потери сознания или просто до смерти. Ну, не мне рассказывать вам подобное. Вы сами все отлично знаете. Вы же мне сами рассказывали, как один мужичонка взял валеночки своего крохотного дитяти и побрел куда-то в ближайшее населенное место обменивать их на водку. А бедная беззащитная дитятя бежала за ним по холодющему снегу, плакала и молила:
– Тятенька, отдай мои валеночки, мне холодно!
– Обойдешься! – отвечал тятенька.
