Так вот, в год моего поступления в художественный институт, подобный же запах гари заполонил всю Москву. Но на сей раз горели более обычные в таких случаях подмосковные и дальние леса. Сначала пожар обступил Москву с востока. Однако доминирующие в летние сезоны юго-западные ветра сносили пламя и дым к Уралу, который пока служил естественной преградой огню на его пути в Сибирь. Но постепенно пожар взял столицу в огненное кольцо со всех сторон. Теперь любой ветер только способствовал прорывам пламени в соответствующую часть города. Скоро уже Москва занялась оранжевыми всполохами, отбрасывавшими в небеса, на низко нависшие облака из помеси гари и пара, жуткие адские отблески. Кто мог выжить в этом жару, плавившем металл и камень? Не знаю. Знаю только, что кто-то все же боролся и в результате одолел. Даже выжил. Вернее, конечно, природа, как всегда, поборола самое себя. Но кто-то все-таки имел мужество и миссию выстоять, дождаться этого, чтобы стать сопричастником не человеческого и нечеловеческого космическисоприродного подвига. То есть тот же ветер, по мере смены сезона, следуя привычной розе ветров, задул с юга на север, понеся жар и гарь к северу, к вечным снегам и льдам. В ответ оттуда хлынул гигантский многометровый вал растаявшей воды. Его движение было не менее, если не более, мощным и разрушительным. Просто к тому времени уже разрушать-то, уничтожать оказалось практически нечего и некого. Но зрелище само по себе впечатляющее. Если бы кто-то уцелевший среди жара и пламени оказался свидетелем величественного побеждающего медленного движения водяной умиряющей стены, то явно не остался бы равнодушным. Дойдя до Москвы, вал рухнул и уже просто потоками различной силы и глубины растекся по всей Европейской равнине, покрыв собою Польшу, Чехию, Венгрию, Австрию, половину Германии и какую-то часть Франции. Да что я вам рассказываю вкратце? Подробно, во всех деталях вы отыщете описание этого в многочисленных научных исследованиях и беллетризированных повествованиях для детей и юношества. Или в популярных публикациях для просто любопытствующих, не продвинутых в области естественно-научных знаний. Я уж не говорю о бесчисленных спекуляциях и провозвестиях всяческих там провидцев-предсказателей.
Хотя все, конечно, было совсем не так.
Все было связано с китайцами. Надо сказать, что мой отец тогда любил китайцев. Он всегда проявлял какой-то особенный, я бы сказал, злостный интерес к этой стране и нации. Сидя на веранде деревянного двухэтажного дома, где обитали мои родственники, он возбужденно, не терпя возражений, проповедовал:
– Вот китайцы – замечательный народ! Собрались и всех мух уничтожили. Каждый по десятку, вот и выйдет около двух миллиардов мух. Фантастика!
– Саня, – обращался к нему родственник, – так ведь что ж тут хорошего? Муха, она тоже на что-то нужна.
– Это на что ж тебе нужна муха?! – вспыливал мой отец. – Ты что, целоваться с ней собираешься? – отец был резок, но остроумен.
– Нет, все-таки нужна. Может быть, немного, а нужна. Все для чего-то здесь нужно. Ведь и они играют какую-то свою положительную роль в природе. Ведь для чего-то они изобретены, – возражал стихийный экологист того времени, когда подобного не слыхивали и на Западе.
Мало ли чего в мире пакостного изобретено. Так что же, все и сохранять? Вот иди и обнимайся со своей мухой, – ехидничал отец. – А китайцы всех поуничтожили и создали прекрасное сельское хозяйство.
– Да уж, – сомневался родственник, кстати бухгалтер.
– Иронизировать легко. А вот со временем они так же соберутся и раньше нас социализм построят.
– А социализм у нас уже построен, – встревал кто-то из общественно-политически подкованных.
– Ну, коммунизм. Пока мы тут все вразнобой да по-халтурному, они все вместе и организованно. Мы еще к ним ездить учиться будем. А они вот у нас арахис закупать. – Сложная отцовская ирония заключалась в том, что вся страна тогда была завалена экспортируемым из Китая арахисом. Светлокоричневая фигурная арахисовая шелуха заполоняла города и прилегавшие к ним помойки. Во рту першило, пересыхало от одного ее вида. Все-таки прорезиненные плащи и пинг-понговые шарики, тоже ввозимые из Китая, не вызывали столь массовую аллергическую реакцию. А тут люди сплошь покрывались красной сыпью, которая постепенно начинала мокнуть. Тело превращалось в вяло текущую слизистую поверхность. Через неделю покрытые ею начинали подгнивать и дурно пахнуть. Одежда прилипала, а потом была сдираема с дикой болью и безумными криками, оглашавшими по вечерам всю столицу. В попытках найти хоть какую-либо медицинскую управу, врачи поливали людей перекисью водорода, обмазывали с голов до ног йодом, совали с головой под воду. Страшные полунегры полувспучившиеся монстры бродили в ночной тишине, ища минутного успокоения. Но оно не приходило. Зачастую, не выдержав мучений, несчастные бросались в реку, больше оттуда не появляясь. Немногие дождались спасительной полной замены старой исковерканной кожи на новую молодую, нежную, тонкую, розовую и ранимую. Но ее оберегать оказалось намного легче, чем бороться со старой. Да и люди, я имею в виду выживших и перемогших, постепенно ко всему приспособились, даже находили в этом некое сладострастное удовольствие.
С импортом же шариков для настольного тенниса не связывали сколь-нибудь схожих трагических обстоятельств. Только уж никому ныне не известные приватные мероприятия под названием «пингвины». Молодые люди в частном порядке собирались по отдельным квартирам, которые в ту пору становились приятной обыденностью. Пили вино, играли в пинг-понг, отчего и пошло название сих мероприятий. Питье вина не представляло никаких организационных трудностей. Игра же в пинг-понг, мгновенно ставшая элитарной привычкой, в доминировавших тогда числом однокомнатных квартирах была весьма затруднена. Обычно стол любой конфигурации – полукруглый, круглый, многоугольный и пр. – с провисавшей, плохо натянутой сеткой занимал всю площадь небольшой комнаты, вплотную примыкая к нехитрой мебели, к которой жались, почти вдавливаясь в нее, многочисленные собравшиеся. Стучал шарик, глоталось вино. Окружающие шутили, перекидывались цитатами из популярных, только что разрешенных и напечатанных безумными тиражами книжек
