– Да ты подумай, Николай! Ведь это они тут все порушили. Государство к ебаной матери разнесли. А какое государство было, Николай! Какое государство!
– Ну, было. А чего тебе государство-то? – неожиданно резко и цинично вопрошает Николай.
– Как, чего государство?! Как, чего государство! – вскипает хозяин. – И для тебя уж великое государство ничего не значит? Дожили.
– Почему же? Государство – великое дело! – вальяжно, но как-то уж очень безэмоционально подтверждает приятель.
– А для этих – ничего святого! – сокрушается хозяин. – Вон, в соседней лаборатории черт-те что. А Ренат-то этот среди них и основной. Мои ребята тоже туда нос воротят. Все бы им полегче да посмутнее! Там и денежки иностранные.
– Ну и пусть, – примиряюще, а скорее безразлично отвечает Николай.
– Как, ну и пусть! Как, ну и пусть! – горячится чернявый. Всем теперь уже все – ну и пусть! По твоему старому ведомству ты уж – ой как! – хорошо должен знать их.
– Я этими не занимался, – лениво ковыряется вилкой в своей тарелке Николай, несколько досадливо пережидая взрывы пьяного пафоса старого товарища.
– Небось когда вместе для 66-го отдела по Китежу работали, так не говорил, – настаивает приятель.
– Когда это было, – Николай медленно пережевывает не то карбонат, не то сервелат. Обнаруживает во рту какой-то непорядок. Застывает. Двумя крупными пальцами вынимает то ли хрящик, то ли косточку. Рассматривает. Укоризненно покачивает головой.
– Вот-вот. Все развалили. Уж иностранцы туда толпой валят.
– А и пусть. Чего там увидишь. Народ-то весь поумирал. Слабый народ был.
– Слабый, но какой ценный людской материал! Господи! Если с умом, так миллионы можно было бы на этом деле заработать! А теперь эти все захватили и разбазаривают, – сокрушенно говорит собеседник. Николай поднимает и задерживает на секунду на нем свой взгляд. Но тут же опять с гораздо большим усердием принимается разглядывать тарелку, наполненную всяким богатым мясным изыском. Темнеет. Вспыхивают окна соседнего дома. Две женских фигурки высовываются по пояс из окна противоположного дома. Приложив по-морскому ладошки к наморщенным лобикам, всматриваются в их направлении. Они одеты во что-то не по сезону легкомысленно легкое и полуобнаженное. Хозяин раздраженно вскакивает с табурета, подлетает к окну и резко задергивает шторы:
– Девочки-то ничего, – кивает Николай в сторону уже зашторенного окна.
– Соседские бляди. Высматривают клиентов. Так вот этот Ренат лезет куда не нужно. Даже вредно. И не только для меня и моей лаборатории. Для тебя тоже.
– Ты что имеешь в виду? – уже недовольный затянувшимся темным и полным странных намеков разговором, сухо спрашивает Николай.
– Я-то имею в виду научную, философскую и мировоззренческую сторону. А тебя касается с другой. Ты слыхал, он ведет переговоры с SBCY?
– SBCY? Отлично знаю.
– Так вот, он уже почти все денежки на себя перетянул. Подумаешь – шаман, мистик! А такие вот все под себя гребут со страшной силой. И ты тоже хорош со своими-то из вашей хваленой конторы.
– Ну, я лично этим не занимаюсь, – неожиданно оправдываясь, поспешил ответить Николай. – Но наших поспрошаю. Поспрошаю. Как, говоришь, зовут?
– Ренат. Из моего института. Из соседней лаборатории. Его шеф покрывает. Он, понимаешь, либеральный. Из демократов. За молодежью поспешает, задрав штаны до яиц прямо, либерал хуев.
– Понятно. Ты поспокойнее, поспокойнее. Никуда от нас не уйдет, – отвечает Николай, подходит к окну, отдергивает штору и внимательно рассматривает дом напротив. Там все темно и наглухо закрыто. Только где-то внизу, справа, на первом этаже в кухонном окне медленно вздымаются и опускаются чьи-то огромные оголенные руки. Николай приглядывается, но ничего различить не может.
Да, многие с нескрываемой неприязнью говорят про Рената. Замечают, что он просто пошлый гипнотизер и экстрасенс. Почему пошлый?
Видели его в Индии, под Махалпродежем. Среди непереносимой жары и почти удушающей сырости под открытым ослепительным солнцем он сидел на каком-то каменном возвышении в позе лотоса и, естественно, ни на кого не обращал внимания. Сразу узнавшие его наши туристы осторожно окликнули. Он вроде бы даже ответно покачнулся. Но тут, к вящему ужасу, все заметили, что сам он по-прежнему сидит на месте, а его точная, переливающаяся, как сверкающими водяными, вернее, матовыми ртутными каплями, копия, но в женском варианте плывет к ним, улыбаясь и вынимая откуда-то и отпуская от себя гигантские дымчатые и исчезающие в густом, влажном и перегретом индийском воздухе прозрачно-поблескивающие, словно мыльные, пузыри, внутрикоторых различались буквы русского алфавита – К, Ф, М, А, З. И затем почему-то два раза И. Потом Т и Е. Потом выплыла буква М.Посомневавшись, ее идентифицировали как букву латинского алфавита.
– Mistery! – догадался кто-то из владевших на тот момент в достаточной мере английским. – Тайна, по-английски.
Вслед тому, не подтверждая, но и не отрицая, поплыли и вовсе какие-то нераспознаваемые знаки неведомых языков, перемежающиеся цифрами. Как это было понимать? Все попросту отпрянули. Сверкающая же, переливающаяся женская субстанция им и не навязывалась. Она все это совершала,
