местный и отлично знал правила поведения в подобных ситуациях. Замирали по его знаку. Он еле слышимо шелестел губами:
– Не шевелись и не отводи взгляда.
– Мне тяжело, – шептал Ренат.
– Терпи. Им тоже нелегко. Молчи.
На его институтского приятеля Александра они, казалось, не обращали никакого внимания. Тот расслабленно стоял в сторонке, склонив голову и выжидательно поглядывая на Рената. Могло показаться, с некой долей соучастия даже к этим тварям. Но это все пустое – мимолетные видения, призраки и подозрения.
Ренат со страшной силой, почти до скрипа, стискивал зубы. Твари, пятясь, отступали. Уползали в свои норы. День спокойствия был обеспечен.
– Курить есть? – прохрипел мужичонка. Грудь его клокотала никотинными, предтуберкулезными всхлипами и хрипами.
– Не курю, – отвечал Ренат, пристально глядя на незнакомца. Собеседник Рената протянул ему пачку. Тот, не отводя взгляда от Рената, корявыми пальцами ползал по воздуху, пытаясь на ощупь отыскать ее. Приятель прямо ткнул ему сигарету в блуждающую руку. Тот подержал, помял ее. Ренат помнил, что взгляда отводить нельзя. И не отводил. Мужичонка застыл на некоторое время и отвернулся.
– Ишь какой, – проговорил он уважительно, глядя в сторону. Усмехнулся и, не прикурив полученной сигареты, чуть подпрыгивая, направился к своим.
– Что-то он против тебя имеет, – заметил приятель.
– Кто их, пьянь, разберет? Так про Малинина. Я в общежитии жил. Засиделся раз ночью. Вышел в коридор. Ну, чтобы ребятам в комнате не мешать. А коридор там длинный такой, и одна лампочка ночью. Мне как раз свет нужен был, чтобы в комнате не зажигать, ребят не будить.
– Это на Моховой? Там же невиданное количество клопов было, – воодушевился приятель. – Помню, ночью тоже сидел в коридоре, чего-то там перед экзаменами зазубривал. Боковым зрением замечаю некое плавное движение, словно медленное речное течение. Оборачиваюсь – ничего. Совершенно пустой коридор. Снова к своим лекциям. И опять боковым зрением замечаю то же самое. Опять оборачиваюсь и обнаруживаю – прямо из-под двери недальней третьей от меня комнаты течет какой-то бурый поток. Приглядываюсь и, представляешь, вижу переползающую коридор широченную полосу клопов. У дальней стены поток разделяется надвое, один подползает под дверь противоположной комнаты, а другой резко уходит вверх по стене и исчезает в вентиляционной вытяжке. Прямо поход Чингисхана на Русь. Помнишь, один поток пошел на юг, в Среднюю Азию, а другой – в Европу. Меня всего прямо передернуло. Можно себе представить, какой ужас тогда обуял жителей Древней Руси.
Ренат рассматривал плохо различимую группку людей, низко пригнувшихся к столу, почти слипшись головами, как бы сжавшихся, сосредоточившихся в некие серые подрагивающие комочки, прислушивающихся к слабо доносившимся словам. Хотя, что такого особенного можно было расслышать и понять из нехитрого разговора наших собеседников.
Помолчав, Ренат продолжал:
– Так вот, вышел я тогда в коридор с книгой. Стул вынес и сижу, поскрипывая, под лампой. А они чуть поодаль стоят – Малинин с Машкой. Но словно слепые. Меня будто для них не существует. Я их вижу, а они меня – нет. Стоят вплотную друг к другу, а меня не замечают.
Из-за дальнего стола погрозили пальцем. То есть главный мужичонка поднял вверх правую руку и так странно зашевелил указательным пальцем. Показалось, что палец движется абсолютно свободно и самоотдельно, обладая всеми шестью степенями свободы, вплоть до полнейшего пропадания. А и, вправду, пропал. И даже больше, когда приятель, не заметивший укоризненного покачивания пальцем, мгновением позже оборотился на группу, она вся стремительно исчезла. Удалось ухватить только некие последние легко ускользающие, испаряющиеся вверх сероватые дымки. Ренат вопросительно посмотрел на собеседника.
– За бутылкой, наверное, – поглядев в сторону пустующего стола, заметил приятель. – Кстати, по поводу бутылки. В институте тоже. Зимой. Холодно было. Купили три бутылки портвешка и забежали в один подъезд. Поднялись этаж на третий. Открыли бутылки. А тут этажом выше: Постой, я же все перепутал. Это в тот раз с выпивкой тетка сказала про убийц и насильников. А тогда, с Машкой, она сказала: «Вот, засрали весь подъезд». – «Нет, мамаша, вы ошибаетесь. Мы не посрать, а поебаться зашли!» Тут-то меня и разобрал дикий смех, – и приятель, действительно, залился тихим заразительным смехом.
Ренат его не поддержал. Приятель смахнул с белых фланелевых брюк сонную настойчивую муху. Она вяло взлетела и примостилась на столе. Приятель смахнул ее оттуда. Она переместилась на колено Рената. Приятель легко ударил салфеткой по его колену. Муха настойчиво меняла места. Приятель под недоуменным взглядом Рената с нудным упорством преследовал ее, пока не смахнул на пол и не раздавил кроссовкой. Приподнял ногу, удостоверившись в содеянном. Старательно обтер подошву о шероховатый пол террасы летнего паркового заведения и демонстративно поудобнее устроился в кресле, на Ренатов манер закинув ноги на соседний стол.
Ренат потер глаза, сильно надавив на глазные яблоки. Перед ним заплясали разноцветные вспышки и блики. Затем из этого вырисовалось что-то грандиозное, вознесенное прямо в небеса на тоненьких редковолосатых ножках. Ног было огромное количество, так что, несмотря на свою явную хлипкость, покачиваясь, им удавалось удерживать в высоте тяжелое гигантское хитиновое тело. Было непонятно, что делать. Из-за спины Рената (он почувствовал это по стремительному обжигающему скольжению по самой кромке ушей) чей-то взгляд уперся в центр этого вознесенного в небеса туловища. Оно
