– Да он, когда из Москвы в Ташкент вернулся, совсем спятил по этой самой их семейной мистической линии. Ушел в горы. У него еще Зинаида, родственница со стороны отца, была. Тоже ташкентская. Потом в Москву перебралась. Затем опять вернулась в Ташкент. К Индии поближе. При определенных стояниях звезд, говорили, прямо чувствуют дыхание оттуда. Кто их знает, может, чувствовали. Они все по Шамбале бредили. Ну, и ушли с Александром. Говорят, туда и перебрались. Уж не знаю. – Николай помолчал. Посмотрел в окно. Потом снова обернулся к Ренату: – Так вот, старикашка и говорит моей бабке: – Смотри, Вероника, перед тобой Вечная Женственность. Но в своем, так сказать, полусвязанном виде. – Бабка ничего не поняла, только хихикнула. Действительно смешно – этот весь напомаженный и парнишка в виде Вечной Женственности. А старикашечка-то вскорости и помер. Он был очень известный в свое время философ-литератор. А я по научной линии пошел. По отцовской. И, кстати, не жалею.
– И я не жалею, – подтвердил Ренат.
– Что не жалеешь?
– Что ты по научной линии пошел. А то к кому бы я здесь обратился? – Ренат подошел к стемневшему окну. – А что с мальчиком сталось? – спросил он, не оборачиваясь.
– Кто знает. Бабка не говорила. Наверное, и не встречала больше. Да к тому же он подрос. Если бы встретила – не узнала. Хотя нет, узнала бы. Невозможно не узнать. Скорее всего, помер. Или расстреляли. Не жилец был, бабка говорила. Сразу почувствовала.
Ренат внимательно рассматривал открывавшуюся в окне уходящую в глубину улицу, освещенную регулярным светом новых, только что установленных, сияющих голубым таинственным свечением фонарей. Вдали весьма отчетливая, но крохотная, уменьшенная большим расстоянием, фигурка перебегала дорогу прямо перед идущим на большой скорости автомобилем. Машина резко взяла вбок. Ее занесло на скользкой мостовой. Она пошла вертеться волчком, удаляясь и сливаясь с колеблющимся блеском и мерцанием сырой улицы. Где-то там вдали, почти и невидимая уже, со страшной силой врезалась в один из новеньких столбов, который тут же переломился в поясе. В той же неразличаемой дали полыхнуло пламя. Через некоторое время волна взрыва докатилась до окна и потрясла стекла. Николай быстро подошел к окну.
Вдали пламя поднялось в небывалом, несоразмерном с расстоянием и удаленностью размере и ринулось назад в обратном направлении, вдоль улицы прямо к их окнам, словно огромный огнедышащий дракон. Из глубины, разросшееся от размера маленькой вспышки до покрывающей все пространство видимости пламенеющей массы, оно стремительно надвинулось на Рената. Тот отпрянул от окна, залитого красно-оранжевым нестерпимым светом, в защищенную глубину комнаты. И почти сразу исчезло.
– Ого, Ренат, ты прямо горишь, – несколько даже испуганно произнес Николай.
Через некоторое время раздался вой. Показались стремительно несущиеся во тьму мигалки. В удалении мелькали точечки сбегающихся к месту события людей. Мария в соседней комнате тоже прильнула к окну. Ей было уже невмоготу. Но и надо было при том оставаться осторожной, сдержанной и терпеливой. Сколько же можно было терпеть?! Она поглядела вниз с десятого этажа. Земля была не то чтобы близка, но и не пугающе далека.
Надо было соображать, как отсюда выбираться. В Ренатовых бумагах, поспешно ею перелистанных, она так и не смогла отыскать чего-либо вразумительного. Но времени явно оставалось немного. Даже очень мало. То есть, как она смогла понять, – дня два-три, не больше. Увы, она была повязана и самостоятельно ничего не могла предпринимать. Это приходило в ужасное противоречие с ее привычным поведением и статусом.
– Что-то все-таки там есть. – Ренат в который раз заглянул в темную соседнюю комнату. Странно, ему да и Николаю почему-то не приходило в голову попросту зайти туда, зажечь свет и окончательно убедиться в беспочвенности своих подозрений.
– Оставь, Ренат. Это же чистые проекции внутренних страхов, ожиданий и озабоченности.
– Ну, конечно, опять литература. К тому же психоз. Ты ведь, по-моему, уже понял, что за формализованной частью этого стоит вполне реальное материальное содержание, наполнение. Да, все мои определения расплывчаты в пределах вашей как бы строгой научной конвенции. Так ведь никакие другие определения тут и не подойдут. Это и есть точный язык описания подобного рода явлений. Придется привыкать.
– Хорошо, – несколько уже устало отреагировал Николай. – Привыкнем. Если к тому же за это деньги будут платить.
Замолчали. Снова посмотрели в окно. Свет от дальнего разраставшегося пожара теперь не катастрофически, но медленно и уверенно заливал краской стены зданий и стекла на противоположной стороне улицы.
– Я тебе не дорассказал историю из моего детства. – Ренат снова перешел на спокойный повествовательный тон. – У меня был как бы некий брат Димка.
– Твоего брата ведь Чингизом зовут, – возразил Николай.
– Ну да. У меня сложная семейная ситуация и соответственно происхождение всех родственников.
– Сводный брат? – предположил Николай.
– Не совсем. Как бы брат и не брат в то же самое время. У него, конечно, был свой статус и назначение. Он по малолетству не очень-то соображал, кто он и зачем. И к чему. А потом исчез. Понимаешь, исчез. Я его никогда больше не видел. Говорили, что просто родители переехали в другое место. А я ведь и родителей его никогда не видел. Жил он с бабкой. Кожа у него была какая-то необыкновенная. Я никогда такой у людей не видел. Мраморная. Ты теперь уже понимаешь – не до конца смытые швы фантомного калькирования. Она-то и выдавала. Да тогда, в детстве, разве же поймешь – просто странность да предмет насмешек. Он очень страдал от того. А пацаны, естественно, издевались. Моя мать им с бабкой регулярно помогала. Ходила сготовить там,
