А я на самом деле мышь Как ее мыслит Бог, а не природа Она приходит в бледных тапочках У ней развязаны шнурки У ней в кармане, знаю, тряпочка такая нежная-нежная такая бархатная тряпочка такая нервная, скользкая влажная, нежная тряпочка И в ней завернуты зверьки Невероятные, невозможные А у нее еще шнурки Не завязаны На бледных, смуглых тапочках И я знаю, у нее есть нежная нежная тряпочка Живые трупы разгребая Глядя их страсти! кости! митвы Опавшие! Я различал следы молитвы И даже больше! и любая Мелочь Была поразительна И я садился, чтобы близь Поудобнее И сладковатую их слизь Слизывал Во измещение свое Прогуливаясь по Дахау С охранником как пальма стройным Вдруг повстречаться и достойно Раскланяться с ним, скажем: Хау Дую ду? — Вернее: Ви гейтс? — Нормаль! – отвечает Ну, нормаль – значит, нормаль, значит не рухнул еще порядок мировой Вот прибегает он ушастый И сразу же по дому шастать Стой! Что ищешь-то? – глухой, не слышит Что ищешь-то? – да он слепой Да и почти уже не дышит Но ищет, ищет, Боже мой Меня И вдруг прекрасною девицей Как обернется – нету сил И шепчет: венни, види винци В смысле: злодей, ты победил! Летит с полей словно обвал дочерний На даче шепот бликов и тонов И тихий мальчик в сумерках вечерних Упрячет хвостик в сумерки штанов И грянет бой, он вырастет солдатом И пропадет пыльцой средь лепестков И вспомнит сад и прелесть ароматов Увядших роз, нарциссов, васильков Полевых Мелькающих головками мальчишескими среди дочернего обвала вечерних вздохов укрывистых полей На берегу седого Рейна За теплой кружкой мозельвейна Играем третий день подряд Смотрю – она проходит в дамки И отрывая тихий взгляд От доски Развалины я вижу замка И вижу стены, башни – выше Кто-то немыслимый летит К нам с близкой смертию, но вид Я делаю, будто не вижу А будто в диком ужасе от того, что она на исходе третьего дня в дамки проходит Слетают маленькие листья Река словно котенок лисий Щебечет песенку про пальчик Порезанный, что каплет кровь Еще о том, что тихий мальчик Узнавший правду про любовь Дикую Лежит на дне Она входила как богиня И называлась Гитлером Ее прозрачная вагина С полупрозрачным клитором Светилась жизненною силой И что-то там в себе носила И голосом неслышным, рода Моего собственного прозренья: Это от прошлого прихода Во мне! – говорила Но ведь ты не сказала, что Гитлер! — Да ты бы и не понял! — А если бы понял? — Да все что-нибудь не то понял, вот и сейчас не понимаешь Одна старушечка другую Ласкает в маленьком кафе: А помнишь ли, как мы лежали На Фридрихштрассе в дни войны Ты была русская шпионка А я гестаповкой была Но ведь поверх идеологий Друг друга так любили мы! Или в соответствии с идеологией – скажем мы Или обуреваемы идеологией – скажем мы Или даже – скажем мы – в экстазе некоем идеологическом — Господи, о чем говорят, Боже мой И на каком языке говорят! — На языке любви, видимо Папа, папа, папочка Своего сыночечка Ты кормил как пташечку Дай теперь хоть крошечку Только вот у папеньки Кушать нет ни капельки И завернуты мы с сыночкой Словно в влажную простыночку Вечности уже Мышь по стенке пробежала Изумленная на треть Мышь, мышь! где твое жало?! Мышь, вот твоя смерть! А она же отвечала: Дай поближе посмотреть — Это не моя смерть А жало? – вот оно, жало! — Боже, это моя смерть! Нанесите мне раны ужасные Выньте печень и бросьте в постель Некой девочке с цыпками красными Длинноногой словно коростель И она пусть возьмет безучастная На едва восходящую грудь Пусть возложит меня – вот и счастие Вот и я, вот и я как-нибудь Не миную планиды отчизны
