– А вдруг…
– Никаких вдруг! Просто дыши глубже.
– Да я уже весь дрожу…
– А ты дрожи, но ползи. На кухне просто обязана быть плита, которая горит всю ночь, – уж в таком-то большом месте! Через минуту ты сможешь согреться. Просто выкини эти мысли из головы, как мы с тобой уже научились. Давай, ползи… вот так!
Руки и ноги у Малкольма онемели от холода, но не настолько, чтобы через онемение не пробивалась острая боль.
– Как мы спустим сюда Лиру?..
– Уж найдем какой-нибудь способ. Способ всегда есть, просто мы с тобой его пока не знаем. Не останавливайся.
Еще одну мучительную минуту спустя его глаза различили то, что первой углядела Аста: отблеск света на сырых стенках тоннеля.
– Ну, вот мы и на месте, – сказала Аста.
– Ага. Остается только надеяться, что там наверху не будет… – «…такой же решетки, как внизу», собирался сказать он.
Разумеется, она там была. Тем, кто работает на кухне, совсем не хочется лишаться предметов, упавших в сток.
Малкольм почти поддался отчаянию: железные прутья держались крепко и надежно отделяли его от слабо освещенной судомойни. Туда было никак не попасть. Он с трудом подавил всхлип.
– Ну-ка погоди, – сказала Аста.
Превратившись в крысу, она вскарабкалась поближе к решетке и внимательно ее обнюхала.
– Должны же они иногда чистить сток… Сюда как-то спускают щетки и прочие приспособления…
Малкольм постарался собраться с силами. Еще один всхлип – не только от ужаса, но и просто от холода – сотряс его.
– Да, наверняка ты права, – выдавил он. – Может…
Он еще раз ухватился за прутья, потряс и почувствовал, как они зашатались. Решетка определенно качалась вверх и вниз, хотя и совсем чуть-чуть.
– А вон там, наверху… там случайно не…
– Петля! Да!
– Так было и внизу.
Малкольм просунул руку сквозь решетку, пошарил вокруг и нашел – да, всего-навсего! – тяжелый железный штырь, лежащий поперек прутьев прямо над уровнем воды. Один его конец был глубоко вогнан в паз в каменной стенке. Штырь был хорошо смазан и легко выскочил из гнезда. Решетка откинулась наверх, и Малкольм задубевшими, дрожащими руками нащупал крюк, который не давал ей упасть обратно.
Еще через мгновение он выбрался в комнату, оказавшуюся, как он и предполагал, судомойней с раковинами для мытья посуды и полками для ее сушки. После тьмы тоннеля глаза радовались здешнему сумеречному свету, который позволял оглядеться вокруг. Через весь пол тянулась выложенная кирпичами канавка с водой, совсем как в Годстоу. И – о, чудо из чудес! – тут же была и плита, едва теплившаяся, но не потухшая, а над ней – целая полка полотенец, сохнущих после стирки.
Малкольм стащил свитер и рубашку, завернулся в огромное полотенце и съежился у самой плиты, раскачиваясь взад и вперед, пока холод медленно покидал его тело.
– Я теперь больше никогда не согреюсь, – проворчал он. – А с таким ознобом я не смогу тихо пробраться в детскую, чтобы найти Лиру. Ты вообще уверена, что мы сможем ее узнать? Малыши же все примерно на одно лицо?
– Я узнаю Пана, а он – меня.
– Ну, если ты так говоришь… Нельзя сидеть здесь слишком долго.
Он подумал об Элис: какой, должно быть, ужас – торчать там, снаружи, на воде, где совершенно негде спрятаться.
Он снова натянул рубашку и свитер – совершенно мокрые! – и задрожал крупной дрожью.
– Ну, тогда пошли, – сказала Аста и превратилась в кошку. – Ой, погоди! Вон тот ящик…
– Какой еще я… ага! Да, точно!
Ящик, о котором она говорила, был похож на те, где хранят яблоки. Он был достаточно велик, чтобы в него поместилась Лира. Если выстлать его полотенцами, можно будет стащить ее вниз по стоку, не намочив.
Малкольм взял с сушки несколько полотенец и положил в ящик – пусть будут наготове.
– Ну, вот теперь пошли, – сказал он.
Открыв дверь судомойни, они прислушались. Тишина.
Где-то наверху, вдалеке трижды прозвонил басовитый колокол. Малкольм на цыпочках двинулся по каменному коридору в направлении, как он надеялся, задней лестницы. По голой, беленной известкой стене тянулась цепочка тусклых антарных ламп; в обе стороны вели какие-то двери.
Колокол зазвонил снова – гораздо громче прежнего. Где-то запел хор, будто открылась дверь в часовню. Малкольм оглянулся: спрятаться было негде. Пение сделалось громче, а затем, к его ужасу, вереница монахинь с молитвенно сложенными ладонями и опущенными долу глазами показалась из-за угла и
