– Что заставило его так поступить?
– Ему же от этого тоже больно. Он, видимо, совсем спятил.
Они так и цеплялись друг за друга, пока даже эхо ужасного смеха не стихло вдали.
– Наверное, он ее ненавидит, – сказал, наконец, Малкольм. – Я представить себе не могу…
– Думаешь, сестры видели, как он ее лупит?
– Да, когда выглянули из окна. Когда сестра Бенедикта закричала, он остановился, и гиена вырвалась.
– Если это и правда была сестра Бенедикта, мы можем спросить у нее…
– Она ничего не скажет. Есть вещи, которые они скрывают от нас.
– Может и скажет, если узнает, что мы все видели.
– Ну, может быть. Но сестре Фенелле я бы говорить не стал.
– Ой, нет. Ей – нет.
Человек и его искалеченный деймон исчезли. Теперь за окном была только тьма и шум реки. Подождав еще минутку, Малкольм и Аста прокрались вон из комнаты, убрали фонарь и на ощупь залезли в кровать. Малкольму в ту ночь снились дикие собаки – целая стая, штук пятьдесят-шестьдесят, самых разных. Они неслись по улицам заброшенного города, а он глядел и глядел на них, ощущая странную дикую радость, оставшуюся с ним и когда он проснулся наутро.
Глава 13. Болонский инструмент
Философические приборы Бюро погоды, о которых одни завсегдатаи «Форели» отзывались благоговейно, а другие – с презрением, делали свое дело исправно: сообщали смотрителям в точности то, что можно было увидеть и самим, просто взглянув на небо. Погода стояла ясная и холодная, небо днем и ночью оставалось безоблачным, и ничто не предвещало новых дождей. Да, спору нет, дальше от берегов, на просторах Атлантики, куда приборы не дотягивались, бушевали бури; да, мать всех циклонов набирала силу и уже надвигалась на Британию, грозя тем самым колоссальным наводнением, которое предсказывал Малкольму Фардер Корам. Но не было на свете инструмента, способного это засечь, – кроме, разве что, алетиометра.
Поэтому жители Оксфорда читали прогнозы погоды в газетах, с наслаждением подставляли лица бледному солнцу и потихоньку начинали убирать мешки с песком. Темза все еще бурлила; в Ботли какая-то собака упала в реку и утонула, прежде чем хозяин успел ее спасти; признаков того, что уровень воды вот-вот пойдет на спад, не наблюдалось; но все же берега держались крепко, а дороги высохли, так что, казалось, худшее уже позади.
В понедельник Ханна Релф сидела дома – делала заметки о символе «песочные часы» и о его глубинных значениях. Работы накопилось изрядно, а стопка исписанных листов все росла.
Ханна трудилась весь день без отдыха, и когда ближе к вечеру в парадную дверь кто-то постучал, все ее мысли были только о чашке чае. Она отодвинула стул от стола, радуясь возможности передохнуть, и спустилась, чтобы открыть дверь.
– Малкольм! Ты почему… Входи же, входи!
– Я знаю, сегодня еще рано, – сказал он, дрожа с головы до ног, – но я подумал, это важно, и вот…
– Я как раз собиралась ставить чай. Ты вовремя.
– Я прямо из школы.
– Пойдем в гостиную, растопим камин. Холодно сегодня.
Работая в кабинете наверху, Ханна просто укутывала ноги одеялом и ставила рядом гарную лампу, так что гостиная за день успела выстыть. Малкольм переминался с ноги на ногу на коврике у камина, пока Ханна возилась с газетой на растопку. Наконец, она чиркнула спичкой, и огонь занялся.
– Я пришел, потому что…
– Погоди, погоди. Сначала – чай. Или, может, хочешь шоколатл?
– Я ненадолго. Просто пришел предупредить вас.
– Предупредить?
– Приходил один человек… цыган…
– Ладно, пойдем на кухню. В такой холод я все равно тебя не отпущу без горячего питья. Можешь меня предупреждать, пока я буду готовить.
И она сделала чай на двоих, а Малкольм рассказал ей о мистере Кораме, о каноэ и о грядущем потопе.
– А я думала, погода уже не испортится.
– Нет, ему стоит верить. Цыгане изучили каналы и реки вдоль и поперек и знают все о плотинах – отсюда и до самого Глостера. Так что на нас и правда идет такое наводнение, какого тут сто лет не видали. Он сказал, что-то там в воде и в небе потревожили, но никто этого не видит, кроме тех, кто читает знаки. И я сразу подумал про вас и алетиометр… И решил, что надо прийти и рассказать вам. Ну, и еще из-за книг. Если хотите, я помогу вам перетащить их наверх.
– Спасибо, но не сейчас. Ты еще кому-нибудь говорил об этом цыгане?
– Маме и папе. А, да! Еще он, этот цыган, сказал, что он знает насчет вас.
