народом. Усилия истощили как землю Рэйвенспира, так и королеву. В груди Лорелеи ширилось ощущение триумфа. Ее улыбка заставила герцогиню затрястись от страха.
«Если Ирина так слабеет после каждого сеанса магии, если ее сердце и вправду сдало, значит, у меня есть все шансы победить, – рассуждала Лорелея. – Нужно спровоцировать Ирину на особо крупный сеанс. Это окончательно истощит ее силы. Тогда королева, конечно, призовет на помощь армию и шпионов. Поэтому мне следует двигаться к столице, разрушая на своем пути всё, что Ирина может использовать против меня. Я закрою приспешникам Ирины доступ к их госпоже; я буду крушить мосты и дороги, уничтожать королевские форпосты. И тогда никто не явится королеве на помощь, и ей придется во всех случаях использовать магию. К тому времени, как я доберусь до столицы, Ирина будет больна и слаба».
Не сказав больше ни слова герцогине, Лорелея вышла из опочивальни и поспешила прочь из дома, к Габрилю. Им предстоял двухдневный путь до первой цели, которую наметила себе Лорелея.
Глава 21
Много дней бежал Кэль через леса, переправлялся через реки, карабкался по западным склонам Фалькрейнских гор. Его, заключенного в человечьем теле, вел запах добычи. Кэль спал лишь тогда, когда отказывались повиноваться ноги; ел лишь тогда, когда мутился взор, а в ушах начинался шум. Подлесок царапал тело, ветки хлестали по лицу. Кэль в клочья изодрал рубаху, покатившись ночью с холма. Но главное – ошейник, вросший в плоть, мучил Кэля беспрестанно. Кэль помнил запах девушки. Она пахла хвоей, снегом и костром – и была неуловима, как воздух. Девушка ускользала все эти дни, но вот наконец-то Кэль увидел ее. Она сидела спиной к нему, прислонившись к сосне. Драконье сердце забилось, драконье пламя объяло грудь.
В Фалькрейнских горах уже вовсю хозяйничала зима, но Кэль, даром что не имел на себе ничего, кроме штанов, сапог и ошейника, вовсе не чувствовал стужи. Он чувствовал лишь драконий жар, горевший в теле, и невыносимую боль, застившую разум.
Кэль сделал шаг из своего укрытия, и девушка подняла голову. Их глаза встретились.
– Значит, сработало! – воскликнула девушка. Но уже в следующий миг нахмурилась. – Где твоя одежда? И почему ты до сих пор в ошейнике?
Кэль зарычал.
Девушка напружинилась. Налетел ветер, растрепал ее черные кудри, донес до Кэля запах. Сосновая хвоя, свежий снег, сладкий дым костра. Точно так же пах полушубок, что королева давала ему нюхать.
Кэль нашел свою добычу.
Нет, она – не добыча. Она… она точно не добыча. Кто же она? Кэль не мог сказать. Слово ускользало, Кэль тщетно ловил его, тщетно вспоминал – но драконье сердце горело и требовало крови. Драконье сердце требовало уравновесить немыслимую боль чужой болью.
Конечно! Боль прекратится, как только Кэль убьет девушку. Об этом нашептывает ошейник. Правда, Кэль не понимает слов – он улавливает только смысл. Зато этот смысл въелся в плоть и кровь.
Сердце девушки принадлежит его госпоже. Мучения прекратятся в тот миг, когда Кэль вырвет это сердце и вернет его во дворец.
– Что с тобой? – спросила девушка.
Голос напомнил Кэлю о другой девушке. О той, что, стараясь не дрожать губами и подбородком, просила его остаться дома. Или хотя бы не умереть.
Другая девушка… сейчас она так далеко. Она потерялась в тумане его воспоминаний о жизни ДО ОШЕЙНИКА. Эту жизнь Кэль должен помнить – но не может. Ему остались одни осколки.
– Расскажи, что случилось. Я помогу тебе.
Голос девушки чуть дрогнул, однако не потерял уверенности. Она думает, что сумеет выжить!
Она ошибается.
Никому не выжить после встречи с Кэлем. Дракон никого не пощадит. Кэль уже не Кэль; он – пламя, и кровь, и гибель.
Кэль потянулся к кинжалу, висевшему на поясе.
Девушка нахмурилась и, похоже, приготовилась к прыжку.
Драконья ярость ринулась вверх, заклокотала в горле.
– Ты что, говорить разучился? – продолжала девушка.
Ошейник как будто сделался туже. Волны боли распространились из него по всему телу, воспламенили кровь.
Пальцы Кэля разжались, нож звякнул, упав на камень. Кэль обхватил голову руками и завыл. Если бы он знал слова, какими молят о собственной смерти, – он бы их произнес. Но слова, ему известные, равно как и воспоминания, потускнели и расплылись под влиянием боли. Сквозь окутавший туман пробивались только нашептывания ошейника.
Кэль – король. Нет, он – убийца. Он – брат. Он – пламя, и кровь, и гибель.
И ничего не изменится, покуда жива девушка, что стоит сейчас перед ним.
Девушка одним прыжком вскочила на ноги. Кэль оскалил зубы.
– Не смей!
