Расмус покачал головой.
— Ленсман еще не допрашивал Оскара, он обедает в гостях. Ушел на целый день.
Лиф радостно свистнул.
— Понятно, ведь фру Русен празднует пятидесятилетие. Слава Богу! Значит, ленсман весь вечер просидит на постоялом дворе и допрашивать не будет. Ну а завтра может быть уже поздно.
Он наклонился к Лиандеру и что-то шепнул ему на ухо. Расмус не расслышал его слова. Они долго шептались у него над головой, и потом Лиф сказал:
— Послушай-ка, карапуз, что ты скажешь, если мы вытащим для тебя Оскара из кутузки?
Расмус с недоумением уставился на него. Ясное дело, он больше всего на свете хотел, чтобы Оскар был на свободе. Но чтобы Лиф и Лиандер хотели освободить его?! Этого он никак не мог понять. Неужто в них есть хоть что-нибудь хорошее? Может, они пожалели его потому, что он остался один? Внезапно он почувствовал себя таким одиноким! При мысли о том, как ему одиноко без Оскара, на глазах у него выступили слезы, и он тихо пробормотал:
— Да, спасите Оскара, будьте так добры.
Лиф больно ущипнул его за шею.
— Мы ужасно добрые, будь уверен. Только навостри уши, слушай, что я тебе говорю, и запоминай. Во-первых, ты пойдешь к Оскару и все ему расскажешь.
Расмус испуганно посмотрел на него.
— Не могу, они меня схватят и отправят назад, в приют.
Лиф потерял терпение.
— Будешь делать, что мы тебе говорим! Как только стемнеет, ты прокрадешься к Оскару. Тюрьма находится в маленьком доме во дворе у ленсмана.
— А если там караулят полицейские? — спросил Расмус.
— Никто там не караулит. Они заперли Оскара и ушли. А ты можешь подобраться к окну с решеткой на задней стене.
Расмус кивнул. Это не так уж страшно. Ради Оскара он готов был на все.
— И ты скажешь ему, что мы придем и выпустим его сегодня ночью. Дядя Лиандер большой мастер по отпиранию замков.
— Не болтай лишнего, — грубо оборвал его Лиандер. — Мы придем и выпустим его, но при одном условии, понятно?
— Да, значит, вот какое дело, — продолжал Лиф. — Пусть гонит все деньги, ясно? Нам срочно надо сменить климат, а на это нужны деньжата.
— А если Оскар не согласится? — с испугом спросил Расмус.
— Ему достанется ожерелье, — сказал Лиф. — Пусть не говорит, что мы поступаем не по совести.
Видно, эти люди не знали Оскара. Они думали, что Божью кукушку можно подкупить ожерельем. Они, конечно, думали, что он забрал деньги и ожерелье для себя. Нет, они не знали Оскара.
— А вдруг он все-таки не захочет? — повторил Расмус.
Лиф разозлился.
— Я понимаю, что ума у него мало, но не круглый же он идиот! Спроси у него, может, он собирается сидеть там долгие годы? Ведь винить во всем станут его, а не нас. Так ему и скажи. Уж я сумею его убедить. И между прочим, нечего и спрашивать Оскара, хочет он этого или нет. Один револьвер он у нас свистнул, но мой-то при мне остался, и я прихвачу его нынче ночью, так ему и скажи.
Расмус получил еще кучу наставлений. Ему было велено спрятаться за поленницей дров во дворе маслобойни и лежать там до вечера. Ни за что не показываться на улицах, чтобы не влипнуть. И он сам, и Оскар не должны говорить, что знают Лифа и Лиандера.
— Ты пойдешь туда, как только начнет темнеть, — приказал Лиф. — Когда сделаешь, что мы тебе велели, вернешься сюда и будешь ждать нас. Мы придем за тобой в двенадцать ночи.
— Но я есть хочу, — сказал Расмус. Он сунул руку в карман и достал две пятиэровые монетки, которые Оскар дал ему. — Можно я схожу и куплю на них пару булочек?
— Никуда ты не пойдешь! Давай сюда деньги!
Лиф схватил монетки, и они оба ушли. Расмус сидел за поленницей, сам не свой от возмущения. Что за проклятые бандиты! Им бы только грабить и грабить, час от часу не легче! Грабеж в Сандё был подлый, разбойный. Обокрасть фру Хедберг — поступок еще подлее. Но отобрать у него монетки — подлость неслыханная!
Но он плохо знал Лифа. Через пять минут тот вернулся, протянул мешочек и сказал:
— На, ешь! И сиди тихонько за поленницей, не двигайся с места до поры.
И он исчез. Расмус долго смотрел ему вслед. Странные, однако, эти жулики. То они гонятся за тобой, как дикие звери, то несут тебе булочки!
Он открыл мешочек и заглянул в него. Тут он еще сильнее удивился. Там было пять булочек с корицей, каждая по две эре. Всего на десять эре. А кроме этого было сахарное печенье и пряники. Это Лиф купил уже на свои деньги. На мгновение Расмус готов был даже похвалить Лифа. По крайней мере, не придется умирать с голоду в этой тюрьме.
Да, ведь он сидел почти что в тюрьме, в тесном промежутке между поленницей и забором, похожим на узкий и длинный тюремный коридор. Правда, с двух сторон здесь есть выход, заключенные из него могли бы и убежать. Тюрьма должна быть хорошенько заперта.
Он взял несколько поленьев, заложил ими оба прохода и стал воображать, будто он и вправду узник Эльвборгской крепости, как тот человек в песне Оскара:
Но, видно, не так уж страшно сидеть в тюрьме, ему даже нравилось здесь.
В заборе была небольшая дырка. Он поглядел в нее, не подплывут ли сюда украшенные цветами гондолы. Но увидел лишь булыжники пустынной улицы. Тогда он стал исследовать поленницу и тут услышал звуки, от которых его прямо-таки бросило в жар. Внутри поленницы раздавался слабый писк. Он пригляделся и увидел в пустоте между поленьями птичье гнездо.
— Ой-ой-ой! — прошептал Расмус. — Ой-ой-ой!
В гнезде было три птенца, они были живые и пищали. Крошечные, живые, ну просто чудо! Он долго стоял, не шевелясь, и чувствовал себя самой счастливой птицей из всех птиц в этой крепости. Он сел на землю рядом с гнездом и открыл пакет с булочками. Жаль, что не было воды запить их, у него пересохло в горле.
Видно, тут были люди, которые жалели бедных птичек, запертых в крепость. На столбе ворот маслобойни стоял кувшин с молоком. Видно, какая-то забывчивая работница купила молоко и оставила его.
Расмус помедлил немного, пытаясь решить, как сильно человека должна мучить жажда, чтобы он мог выпить чужое молоко. Ведь все равно на этой жаре оно скоро прокиснет. Вряд ли хозяйка молока рассердится, если он отопьет немножко, прежде чем оно превратится в простоквашу.
До чего же вкусно было запивать булочки с корицей, сахарное печенье и пряники молоком! Он наливал молоко в крышку кувшина, макал в него булочки, потом понемножку отпивал, из крышки, стараясь пить как можно меньше, лишь бы не есть всухомятку. Правда, его немного мучила совесть, но все же он пытался оправдаться. Мол, раз двое опасных негодяев заперли его здесь, должен же кто-нибудь позаботиться о том, чтобы он не умер от жажды.
Он накормил и птенцов намоченными крошками булочек. Они склевывали крошки с его ладони маленькими клювами, и это было так приятно. Эти хорошенькие птички были единственными друзьями несчастного узника, томящегося за решеткой темницы. Весь мир давным-давно забыл про беднягу, лишь одни пичужки подбодряли его своим щебетанием, сохраняя ему верность. Они останутся с ним до смертного
